— Февраль для меня
Ванильные бомбочки для ванн; серо-сиреневые облака, спокойно плавающие по небу; вечерние прогулки; мечты о теплых солнечных деньках; то самое ощущение, когда ты просыпаешься укутанный в теплых объятиях мягких одеял и его рук \тогда мы засыпали все же в м е с т е\; деревья в саду, что замерли в ожидании весны. Руки, соединяются во время ужина при свечах; игриво танцующий аромат корицы; воздух морозный и хрустящий, словно яблоко; облака пара, поднимающиеся из горячих чашек кофе и чая; уличные фонари, освещающие тротуары; виниловая пластинка на проигрывателе, что мягко потрескивает. По небу плывут темные облака, и где-то вдалеке разносятся раскаты грома. Камин зажжен, поленья тихо и приятно потрескивают. Мой чай заваривается, наполняя комнату ароматом сладких специй. В моих руках книга, а домашние животные тихо посапывают лежа у моих ног. Счастье переполняет меня.
Февраль для меня был спасением от стужи, даже несмотря на его неожиданные метели и я была относительно, но счастлива и почти не замерзала в его прохладных объятиях. Может потому, что чувствовала твои руки, обнимающие во сне, твое дыхание у щеки и видела твою улыбку, обращенную к нашим детям.
Таким был этот февраль…
Откроешь шкаф и, кажется, будто оттуда выпорхнет рой разноцветных бабочек с шелестящими крыльями в основном светлыми. И прикасаясь пальцами к разнородным по фактуре материалам, платьям, джемперам, юбкам и пиджакам – легко потеряться. Потеряться в выборе, хотя та далекая февральская неуверенность ни в чем, в том числе своем вкусе и внешнем виде – прошла. Просто Джун, который в спальне рядом с тобой так некстати на данный момент никак не улучшает или облегчает ситуацию. Сам ведь любит ее плечи, но сам бессовестно забраковывает любое платье с открытыми плечами \хотя положа руку на сердце я и не собиралась его надевать на это мероприятие – дресс код не подходящий, но посмотреть на твою реакцию, когда рука коварно потянется к этому платью стоило\.
— С каких пор это платье стало вызывающим? – недовольно разглядывает серебристо-серое платье с прямой юбкой. — Любое платье такого фасона будет подчеркивать бедра, разве нет? Подчеркивать Джун, а не… и вообще поверь мне, это только ты обращаешь на это внимание и это только у тебя, — тыкнет в его сторону ногтем с бесцветным прозрачным лаком. — Такие мысли в голове. Бедра, ноги, плечи. Знаешь, еще немного и я надену лыжный костюм и пойду в нем, — брови сойдутся в линию, попробует нахмуриться. А его бы лыжный костюм наверняка устроил. Но, Джун, признайся мне сам, что в этих платьях я нравлюсь тебе гораздо б о л ь ш е. Демонстративно снимаешь с вешалки аккуратное черное платье с длинными рукавами \замечательно подходит для зимы на самом деле\, оттененное белым воротником-пелериной по плечам и всем своим видом показывает, что не собирается менять своего мнения каким бы взглядом он на нее не смотрел.
— В том то и дело милый, — продевает руки в платье, чувствует приятное мягкое прикосновение материи к коже. Подождет, уже по какой-то привычке, замирая, пока застегнется молния с боку на платье, расправит подол, смахнет заметные на черном полотне случайные пылинки. — Что я их никуда не надену, если ты будешь продолжать свою цензуру в таком духе. Серьезно, Джун, — усмехаешься, поднимая свои волосы длинные, мягкими темно-русыми волнами падающими на плечи и спину. — Нам некогда спорить, а ты сам не оделся. Ты точно хочешь пойти со мной?
Хочет – в конце концов ты бы не пошла без него, пусть тебя пригласили отдельно, да и день открытых дверей на то и открытый – приходить могут все. Профессор Чхве, теперь уже давно декан Чхве \но я по привычке стану звать его профессором, как привыкла во времена своей юности\ позвонил тебе, прокашлялся \а еще он всегда передает привет тебе, Джун, вспоминая август 2013-ого и то, что ты нас всех с п а с, но мы не любим туда возвращаться, верно?\ и каким-то извиняющимся тоном просил прийти, рассказать про факультет группам школьников, которых организованно привели в пусанский национальный.
«Но, профессор, логичнее позвать Тэ. Она как выпускница факультета известнее и работа у нее интереснее, чем у меня».
По крайней мере теперь.
«Тэ Хи занята, сами знаете профессор Сон. И потом… Хе Ге-щи. Кому как не преподавателю рассказывать о достоинствах университета, в котором ты решила остаться когда-то и которому посвятила свою жизнь. Я молчу о твоих экспедициях».
Да, правда последняя поставила крест на в с е м. Я бы могла иногда предаваться ностальгии и начинать жалеть, но как мне казалось – я счастлива. Счастлива, когда слышу от Тео очередное: «агу» и когда Саран раскрашивает цветными фломастерами свою раскрашку с диснеевскими принцессами. Я не думала, что когда-нибудь начну ж а л е т ь. Немыслимо нет. Моя буйная молодость закончилась. И все же. Почему на один день не выйти из своего декретного отпуска, не надеть платье и в конце концов не выступить перед забытыми слегка молодыми лицами. Заодно, повидать ребят из группы и кого-то из выпускников прошлых лет, которые тоже будут. У тебя тоже есть любимые выпуски.
Посмотрит, как завязывает галстук, отберет из рук, цокнув языком. Джун, ты конечно же умеешь \жил же без меня как-то пока были друзьями, а ты носил форму столько, сколько помню тебя после переезда в Пусан\, но как и я с платьями так и ты с галстуками – просто, так, видите ли лучше. Завяжешь, посмотришь на волосы непослушные уже его, на случайные вихры. Время может и поджимает, но отпустить тебя в таком виде – нет уж. Берется за расческу с мелкими зубчиками, насильно почти усаживает перед зеркалом.
— Сам говоришь, что хочешь со мной гармонировать. Поднимем, зачешем и думаю… — поглядит удовлетворенно на плоды своих трудов, губы тронет улыбка, прежде чем еще один быстрый взгляд на часы. —… я влюбляюсь в тебя снова, — лукаво, стрельнешь глазами, но ухватить себя за руку не дашь, остановить тоже, хотя порывается. Я все еще помню ту фразу: «Если ты будешь убегать – я буду тебя ловить и целовать», но сейчас еще немного и мы опоздаем, а это не самый красивый пример или начало.
В университете никогда не было тихо – здесь всегда жизнь кипит молодая и разношерстная, но сегодня он гудит и дрожит. То и дело между людьми шныряют школьники, мелькает разномастная школьная форма, рюкзаки. Классные руководители не успевают уследить за подопечными, теряются в списках имен, не досчитываются кого-то, прикрикивают и обещают штрафными баллами на расшалившихся мальчишек на вид из последних классов старшей школы.
Мелькают перед глазами футболки факультетов, эмблемы. Студенты около палаток раздают буклеты, воздушные шары и мыльные пузыри \иногда все мы немного дети\ - берешь парочку для Саран, которая их обожает, стараясь выдуть как можно более большой, а Тео, когда их впервые увидел округлил детские глаза от удивления, разулыбался потом, старался все лопнуть, однажды зазвездил себе в глаз и заплакал совершенно обиженно от мыла, которое щиплет и собственной неуклюжести и хаотичных движений.
— Давно не видела Вас профессор Сон, — ближе к археологам, декану Чхве, замечаешь президента ассоциации археологов. Где-то мелькала спина ректора, правда, разумеется рядом с преуспевающими факультетами и их представителями вроде информационных технологий, инженерии и медицины. — Как ваши дети?
— Потихоньку, госпожа Ли, — отвечаешь вежливой улыбкой, оглядываясь по сторонам рассеянно. Если бы не февраль – весь праздник проходил бы на улице, а так приходится обходиться помещением. Те из несчастных «добровольцев» \вспоминая свою молодость это добровольно-принудительная форма деятельности\, кого оставили на улице завлекать на факультеты университета шмыгали носами, делились друг с другом кофе и проклинали в душе тот день, когда их староста твердой рукой поставил их фамилии напротив. Пометка «обязательно» значилась.
— Не скучаете по работе?
— По практике? — уточнишь слегка натянуто, посмотришь в сторону Джуна, который отвлекся на каких-то мальчишек в отдалении. — Я свое отбегала. Сами знаете. И тут много претендентов на мое место, — окинешь руками пространство, кивая на многочисленных молодых людей здесь. — Ну, и потом никто не запрещал мне ездить на практику со студентами.
— Ваша правда. Правда, вряд ли провинция Канвондо сравниться с Перу или Ямайкой… Как ваша диссертация, кстати?...
Ге кивает рассеянно, соглашаясь с тем, что Кёнджу совсем не деревенька в Боливии и все, что возможно в Корее уже в основном раскопали, а многие таинственные вещи, города, гробницы и поселения еще только предстоит открыть в составе международных групп, снова отвечает на приветствия знакомых преподавателей, улыбается профессору Киму, вновь поглядывая на Джуна. С детьми особенно не попишешь никакие научные работы – если не хочешь найти их разрисованными или порванными. Да и Тео слишком маленький, чтобы от него отвлекаться надолго, как того требует н а у к а.
— Отчитал их? — усмехнешься, возьмешь под руку, чуть сжимая плечо. — Джун, наши дети не станут рисовать на стенах зданий. Я соглашусь с идеей частной школы только в том случае, если мы потянем ее… оплату.
Ге, согласись, ты ведь и сама не особенно любила школу и школьную систему. Можно было бы оставить детей на домашнем обучении и это не значит, что они не были бы социализированы. Вся эта зубрежка, направленная на запоминание, а не понимание, притеснения и откровенное неравенство – проблемы обсуждаемые преподавателями и то, от чего удалось избавиться университетам.
А потом, Ге наконец видит с в о и х. Студенты, ее последняя группа, которую по понятным причинам около года не видела вовсе с шумом облепляют, расспрашивают, а ты расспрашиваешь их, позволяя себя обнять, хлопаешь по плечу старосту и журишь Тэ Мина, который опять с многочисленными хвостами. Чжэ Ин шутит, что он просто кумихо в женском облачении и у него их девять – не обрезать. Тот усмехается и никак не реагирует. Такое чувство, будто в каждой группе будет вот по такому студенту. Замечаешь в толпе и парочку породнее. Потому что этих вела когда-то с первого курса, еще когда была совсем молодым преподавателем, закончившим аспирантуру и для которых история не была пустым звуком.
[float=left][/float]— Рю Чжин! — видишь высокую фигуру в строгой белой рубашке. Все еще носит очки, но уже не такие смешные, а в тонкой оправе. Староста, с которым когда-то спорила, что насилие не приемлемо, а потом по известным немногим причинам просила прощения. А еще тот самый, который молчаливо доносил папки до парковки или остановки автобусной. «Нам с вами в одну сторону» - пожимая неловко плечами и как-то хмурясь. Рядом с ним Сохи и даже У Сок, с которым вроде как встречались, а при Ге друг друга ненавидели и вя группа об этом знала \мелкий пакостник, который теперь мотается за границу, а был одним из отстающих\. Я не застала их выпуск, а жаль. Они были важными. — Сохи! И даже У Сок! Рю Чжин, я думала ты в Сеуле. Про У Сока я вообще молчу, видимо та музейная практика у Тэ Хи не оставила тебя равнодушным, раз ты у нас гоняешься за сокровищами! Вас отдельно пригласили?
Рю Чжин усмехнется, запустит руку в гладко причесанную \и кажется даже уложенную гелем шевелюру\ и неловко кивнет.
— Я вернулся неделю назад переводом. В Сеуле хорошо, но здесь мать, сестра. Так что буду работать на кафедре. Да, попросили приехать.
— А мы можно сказать специально приехали! – Сохи ухватит У Сока под локоть, потянет на себя, кидая сердитый взгляд на молодого человека, успевшего бросить внимательный взгляд на студентку с экономического \или на ее ноги – кто его знает\. — Когда еще мы смогли бы послушать ваши лекции, профессор!
Ге расплывается в улыбке. Все они – выше нее, младшее нее, у них впереди многое, у Ге впереди, впрочем тоже.
— Это же ваш муж? Я его помню, — Сохи кивнет на Джуна, которого каким-то образом успели обступить студентки первокурсницы.
— Вот так всегда на самом деле было… — растянешь слова, кивая на эту нелепую компанию. — Вокруг него были девушки и не одна.
Джун, просто ты остаешься все таким же привлекательным – вот смотрю я на тебя со стороны в расстегнутом пиджаке, в рубашке, с зачесанными волосами и понимаю это совершенно определенно. Тут без шансов остаться без внимания. — Пойду выловлю своего мужа, пока это не превратилось в нечто большее.
Сохи усмехается, тянет за собой уже своего парня в сторону аудитории, Рю Чжин скажет «приятно было вас увидеть, профессор», а ты на ходу обещаешь им переброситься еще хотя бы парой слов после официальной части всей этой кутерьмы. Ах да, но сначала выцепить его из круга неожиданно повышенного женского внимания.
— А тебе, похоже, понравилось, — снова возьмешь под руку, вглядываясь в глаза внимательно, усмехаясь. — Женское внимание приятно, да? Еще немного и ты бы заулыбался. Я кстати видела профессора Кима. И он по-хо-ро-шел, — по слогам, определенно зная реакцию, пряча улыбку, отпуская руку и прибавляя шаг.
Главное не споткнуться.
Ге, стоит признать, что ты успела позабыть – как это стоять около преподавательской кафедре в просторной аудитории, ожидая своей очереди прежде чем начать говорить. Ты честно готовила речь и честно ее заучила \не очень красиво смотрятся те, кто читает по бумажке, ей богу\. Здесь все расписывают преимущества, говорят о будущем и о том, как на рынке труда востребованы инженеры или же программисты. Качнешь головой. Туфли нубуковые, черные вроде бы не жмут, только гулким эхом отдается их стук. Аудитории забиты под завязку скучающими или через чур заинтересованными на вид школьниками, их родителями, студентами и прочими, кто решил заглянуть на день открытых дверей.
Выдохнешь. Говорить для тебя привычно – ты преподаватель, ты читала лекции изо дня в день. Говорить об археологии ты можешь бесконечно. С этого и начнешь, предварительно разыщешь в толпе Джуна. Улыбнешься.
— Начну с того, что я могла бы до вечера рассказывать о том, почему археология это… классно, — кто-то из молодежи хохотнет. — Здесь все говорили о будущем, о перспективах и востребованности, а мне предоставили возможность рассказать об археологии, которая как может показаться застряла в прошлых веках. Все говорят, что нужно смотреть в будущее, но в чем я уверена, будучи археологом и преподавателям истории… без прошлого будущее невозможно. Для меня археология всегда будет наукой о самой жизни. Для нас наши находки ж и в ы е. «Когда взяла в руки свои первые маленькие находки я увидела и поняла, что совсем рядом, буквально у нас под ногами существует и живет по своим законам таинственный мир прошлого. И если эпоха великих географических открытий уже позади, то великие исторические открытия еще ждут нас, потому что Земля сохранила все, что из века в век оставлял на ней человек Вы никогда не поймете того трепета, с которым держишь вазу, которой уже за 1000 лет, пока сами ее в руку не возьмете и вас посетит мысль: «Вааа, а до меня ее в руках держал император. А каким он был?». Каждая вещь, каждая косточка которую мы находили была частью чьей-то истории и жизни. Я не знаю науки кроме археологии, которая позволяла бы нам смотреть в будущее, обучаясь на ошибках прошлого или перенимая опыт. Например, опыт, что селиться с вулканами не очень хорошая затея, вспоминая Помпеи, — кто-то снова хохотнет, а ты смазываешь атмосферу официальности на «нет», погружаясь в атмосферу обычных лекций. — Археология для меня это как бесплатная машина времени. Разве не самая фантастичная наука из всех? Ты можешь отправиться к индейцам Майа, найти древнее индийское сокровище давно затерянное или же кому-нибудь из вас удастся найти Атлантиду, а может остатки цивилизации о которой никто не знал. Вещественные источники (в отличие от письменных) молчаливы. Они не содержат упоминаний об исторических событиях, а многие были созданы задолго до появления письменности. Задача археолога – создать картину прошлого по найденным фрагментам, опираясь на уже имеющиеся знания и находки, с учетом расположения находок. Сам по себе осколок кувшина или рукоятка ножа мало о чём говорят. Их невозможно рассматривать вне контекста, т.е. в отрыве места, обстановки, глубины залегания, предметов, найденных по соседству и пр.
Археолог отыскивает свидетельства прошлого Отличный шанс побыть этаким детективом. Археология, это не просто наука, это ключ от прошлого человечества, открывающий дороги будущего. Пожалуй, это одна из самых интересных и захватывающих профессий в мире. Тайны, романтика в каком-то смысле, авантюризм – все это сюда. А что касается факультета… — сделаешь паузу, взмахнешь рукой на декана Чхве. — Почему именно наш? Я не буду врать, что археологи не так востребованы, как программисты или дизайнеры, тем более медики, финансирование у нашего факультета меньше, но… зато у нас здесь семья. В университетах каждый сам за себя – мы люди взрослые. Но наш факультет благодаря тем людям, которые здесь работают, которые помешаны на своей специальности также, как и я создали на нем удивительную атмосферу. Я могу сказать, что мы не бросаем своих, я могу сказать, что мы заботимся о своих студентов и никто еще не вышел с факультета не получив работы потому что нашим преподавателям не все равно. Для меня это всегда будет тем, что отличает наш факультет от других. Но, чтобы мне не сломать систему и быть аккуратной, как настоящий археолог, — пауза, уточнишь. — А настоящие археологи должны быть аккуратными мы работаем с весьма хрупкими вещами. Попытаюсь подробнее. Среди преподавателей кафедры 1 академик, 10 докторов наук и 16 кандидатов наук. Кроме того, привлекаются ведущие ученые с мировой известностью. И это если я не запуталась в цифрах. Кафедра осуществляет подготовку по нескольким тематическим блокам, которые включают более 10 специальных дисциплин по археологии, истории и этнографии для бакалавров и более 15 по каждому направлению для магистрантов. На базе кафедры проводятся конференции молодых ученых, студенты нашего факультета и нашей кафедры участвуют в различных стажировках в ведущих зарубежных и корейских научно-образовательных центрах. Кафедра ежегодно организует полевую практику студентов на разновременных археологических памятниках не только здесь у нас, но и зарубежом. Вот знаете, поверьте мне – хотите путешествовать идите к нам. Мне кажется, где как не у нас можно почувствовать себя Индианой Джонсом? — переключаешь слайды в презентации \я не умею быть неподготовленной\, лазерной указкой водишь по экрану. Фотографии с практики, музеев и путешествий, взяла даже свои собственные, когда ездили за границу. — Что касается самой профессии. Желая стать археологом, вы должны понимать, что придется проводить много времени в командировках, — посмотришь на Джуна внимательно, улыбка потянется к щекам. Очень много времени в командировках. О ч е н ь. — Нужно будет работать с большими объемами документов, что я не особенно любила в свое время, а еще заниматься анализом и систематизацией данных. Кроме этого, человек желающий быть археологом должен быть коммуникабельным, так как придется часто обмениваться данными и участвовать в коллективных работах. Поверьте мне вокруг вас будет масса ученых, которые обязательно захотят перенять опыт, а еще вы часто будете находиться в составе объединенных экспедиций. Неприхотливость в быту, также является плюсом, будущий археолог не должен бояться ночевать в палатке неделями в заброшенных и диких местах. «Или спать на земле…». Да и хорошая память - это верный помощник любого археолога. Археолог, как и врач – призвание. Но… это того стоит.
В горле немного пересохло, а спину ты только сейчас поняла, что держала очень ровно и плечи почему-то напряглись. Но не потому, что переживала, что выглядишь как-то не так или переживала о том, что слова не те. Ты просто всегда так напрягаешься, натягиваешься, при этом сама не замечаешь, продолжая вести вполне легкую непринужденную беседу, когда говоришь о том, что всегда любила. Пылко, не останавливаясь.
Когда-то я также пылко защищала тебя, когда кто-то из тех девушек, что неудачно сходили на свидание вслепую, говорили, что ты «зануда». Просто ты улыбаешься не всем и не как мне. Вот так, по-особенному, как сейчас, когда снова поймаю взгляд, который один из тысячи, но узнаю непременно.
— Я хорошо справилась? Не растеряла своего обаяния? Не разучилась говорить? — когда шумная толпа выходит из аудитории, кто-то толкается на входе, потому что двери не могут выпустить сразу всех, а сначала нужно выпустить старших и важных лиц университета. А тебя до этого благодарил декан, преподаватели восхищались, а студенты важно кивали на каждое твое слово. Кто-то выдал фразу: «Я наконец-то важным себя почувствовал», а однокурсники пихают в бок: «А до этого не чувствовал – офигел совсем?». Ге улыбается уголками губ, когда чувствует руку на талии. — На что ты еще бы там купился… ты же слушал меня? Вот же. Знаешь, я была бы не рада студенту, который купился бы на что-то другое, кроме археологии… — спускаясь вместе с ним по лестнице широкой. По лестнице, по которой студенткой бегала вверх-вниз, бесконечно опаздывала куда-то, роняла карандаши и ручки, за которыми приходилось бежать торопливо в н и з. А листочки с конспектами разлетались вниз. Я сбегала с этих лестниц вниз, когда видела у их подножия тебя и шутила, что я как Роуз из «Титаника», но только без должной грации. А еще, что ты такой же классный как Леонардо ди Каприо. Может поэтому, мне так хотелось дом, в котором будет лестница, с которой можно будет тебя в с т р е ч а т ь. И в итоге я это получила.
Ге спускается, как-то неудачно подвернет ногу в туфлях, почувствует, как рука крепче талию сожмет, а в глазах заметит выражение знакомое, особенное, плутоватое.
— И что ты задумал… — улыбка касается губ, брови выгибаются, а она будто поддерживает это настроение, хотя попытается сопротивляться, а вместо этого смеется глухо. — И чего ты хочешь?...
Будто я не знаю чего, но просто захотелось спросить, прежде чем плечи обмякнут, прежде чем тело мгновенно податливым станет, а губы потянутся. Сквозь улыбку почувствуешь поцелуи легкие, навевающую ностальгию легкую, будто кто-то перелистывает старые альбомы. Ты всегда по началу целовал меня осторожно-легко, но настойчиво, не отпуская. Это всегда было нежно, что я ценила больше всего и эта нежность была всегда, даже в самой обжигающей нашей страсти. Я могла разглядеть и прочувствовать эту нежность, сквозь скользящие по губам влажные поцелуи, сквозь вдохи и выдохи. Сквозь тяжело поднимающуюся грудную клетку и опадающую. Сквозь терпкий запах туалетной воды, как обычно т в о й - нотами кардамона и бергамота, продолжается ароматами кедра и лаванды, постепенно смягчающийся до легкого коньячного аккорда. Пьянит. Сквозь переплетенье пальцев и стука сердца, когда сама собой руками под пиджак, по ткани рубашки, а сама чувствуешь руку на шее, путающуюся меж прядей длинных волос \может быть я всегда буду отращивать волосы для т е б я\.
— Ты ведь знаешь, что это будет скандал на весь университет, если нас увидят, — прогретым шепотом, но никто из вас не собирается останавливаться. — Но мне нравится… — ловишь поцелуй, который превращается в глубокий, решительный, пламенный, подогреваемый этой ш а л о с т ь ю, каким-то риском почти.
А нам не впервой.
Так рисковать…
Ты любишь уютные булочные да кафетерии с дико вкусным кофе. Каждое утро выбегаешь из такого заведения с парами пакетов пончиков, сладкого брауни в руках да булочек с корицей и шоколадом. Тратишь последние деньги на латте и наслаждаешься приятным вкусом и ароматным запахом. Ты любишь молоко и путешествия куда-то в Альпы, каждый раз возвращаясь туда мысленно, как в первый раз, хотя постой ты ведь и не была там никогда. Над твоей головой улыбается солнце и облака перьями ложатся на нежно-голубую простыню небес. Ты носишь светлые пальто, на которых так неудачно запечатлеваются пятнышки от кофе, а на драповом воротнике виднеются крошки от слоек с яблочным повидлом или вишневых шарлоток. Твои замшевые сапоги на невысоком до смешного каблучке, вечно не застегиваются на голяшке отчего-то до конца \по крайней мере один из них\, остается расстегнутыми и зимний ветерок пробегается прохладным дыханием по ногам – сегодня ты надела ю б к у. В такие дни зимы куда лучшим выбором были бы старые добрые джинсы, уже не сохранявшие в себе того оттенка беспечной голубой синевы, как раньше, становились все более потертыми, а на полке лежали новые, но учитывая грязь на улицах… но ты надела юбку. Не короткую нет, сама ведь знаешь, что они тебя мало того, что смущают, так еще и заставят кого-то нахмурить брови, а потом половину дня искать какое-то теплое место, чтобы отогревать замерзшие до безобразия коленки – может быть в Пусане не Сибирь и не Арктика \или где у нас холоднее всего?\, а с моря дует вполне освежающий бриз, пробегающий по плечам и пробирающий иногда до костей.
Тебе не нравятся слишком короткие юбки и тебе чертовски со мной повезло – я их не ношу, я слишком люблю комфорт. Хотя можно было бы попробовать, можно было бы рискнуть, просто чтобы зайти в какой-то магазин текстиля и домашней утвари и купить какой-то пушистый плюшевый плед, который потом можно будет накинуть на колени эти самые замерзшие. А пока накидываешь я могу смотреть на твою макушку темную, коротко подстриженную, на которую будут легкими белыми хлопьями падать снежинки маленькие и сразу же таять, превращаясь в сверкающую под светом фонарей \я снова допоздна со своей новой работой, со всем этим окончанием аспирантуры, задерживалась вечно, но ты простишь\ паутинку из капель маленьких. Я задумываюсь над тем, что они на бриллиантики похоже \вот знаешь такие, которыми раньше знатные дамы украшали платья, мы находили такую одежду и рассматривали на практике… я забываюсь со своей археологией безбожно\. Обычно я лохмачу волосы и ворчу шутливо: «Ты снова без шапки невыносимый». По колготкам капроновым, натянутым и, такое чувство потрескивающим от неприятной промозглости, пробежится искорка теплоты, когда на них почувствуешь тепло ладоней на этих самых коленях подмерзших. Вот ради этого, может быть стоит надевать короткие юбки.
Ге усмехается, прыснет в кулак, на котором провернется колечко, тоненькое совсем с жемчужинкой перламутровой \продавец утверждал, что жемчуг настоящий, но это, конечно же смешно\ по центру. Сделанное под серебро и оплетающее указательный палец, на котором ты его носишь \носить на безымянном еще р а н о\ коснется губ, покрытых мягким персиковым блеском, отдающим чем-то грушевым – не любишь слишком ярко, но любишь натурально. Тэ Хи, сидящая рядом с тобой на семинаре для аспирантов посмотрит на тебя недовольным взглядом, качая головой так, будто рядом с ней кто-то умалишенный.
«Ты хихикаешь очень глупо – чтобы ты знала. Я уже не знаю хорошо это или нет, что вы встречаетесь. Ты ведешь себя глупее, чем со всеми предыдущими. Что, так нравится?»
«Да, нравится» - с непосредственностью ребенка, а вовсе не аспирантки, которая может работать, защищать кандидатскую и преподавать себе спокойно.
Тэ Хи фыркнет, посещающая эти семинары скорее от скуки, чем от необходимости – она не заканчивала аспирантуру и в университете оставаться не собиралась – запасной аэродром в виде музея, в котором ты с твоей любовью к древностям потеряешься и глазом не моргнешь.
Преподаватель с кафедры, который как раз объяснял что-то про особенности раскопок смерит недовольным взглядом, будто расшалившихся студентов, приглаживая бородку и оправляя лацкан синего пиджака. Ге притихнет, Тэ фыркнет что-то про «мы не дети уже и давно защитили дипломы», понижая голос до неразборчивого шепота, вновь переключая свое внимание на подругу.
— Симпатично, — подцепляя пальцами украшение, которое Ге успела выпустить из под свитера песочно-белого с рукавами в три четверти.
Это было совершенно прелестное украшение на самом деле, которое мне удалось получить по бросовой тени для антикварных украшений из т в о и х рук. Кто-то сдал его в ламбард, а я увидела его на витрине и не смогла отказаться от него уже совершенно, покоряясь собственной любви к винтажным вещам. Продавец покряхтел удивленно, но отдал, даже цену снизил, мол, все равно «никто никогда бы не купил», а я им и правда любовалось. Цепочка из однородных тонких звеньев потемнела слегка от времени скорее всего, напоминала медную или вовсе латунную. Но вся красота украшения была вовсе не цепочке – ее ты не замечал, когда смотрел на то, что на ней висело. Камень, ослепительно голубой, похожий на кусочек ледяного осколка откуда-то с небес, не иначе, надежно спрятанный между несколькими перегородками, будто в своеобразный кокон, будто огонек, запрятанный в фонарик. Похож на пролитую голубоватую слезу, а при правильном освещении камень поблескивал чем-то бирюзовым.
Я была слишком рада этому украшению, только получив, порывисто в щеку чмокаешь, совершенно непосредственно и п р и в ы ч н о, а он оборачивается при этом неожиданно так, что губы касаются не щеки вовсе, а его губ. А потом еще долго идти по улице и разглядывать украшение, которое повисло в ладони зажатое между пальцами и поблескивающее на солнце.
«Похоже на лунный камень. Нет, ну, правда, посмотри!» - ты раскачиваешь цепочкой перед его лицом, словно маятником. «Может быть попал к нам из какой-нибудь Индии – он у них там священный. Ммм… никогда не была в Индии».
С точки зрения археологии и гробниц, а также обычных охотников до сокровищ – страна любопытная.
«И потом», - продолжая учительским тоном, собирая в себе бесполезные факты из области необходимых. «Он помогает воссоединиться любящим, когда они поссорились. Он охраняет семью, возрождает любовь. Не смотри на меня так – просто так считали индийцы! А если это и правда, то он, то буду его носить – мы не станем ссориться!».
Может быть в этом камне и правда была собрана частичка луны, может быть я вела себя как ребенок с н о в а, уворачиваясь из под руки и шепча губами, которые тянулись в улыбке мягкой неожиданно, как тот же снег, усыпающий головы: «Поооймааай».
Мне казалось, что мы и ссориться не умеем.
Встречать с тобой первый Новый Год – что-то особенное, хотя мы так делали на протяжении многих лет, но вместе иначе. Новый год пусть и прошел, с запахом шампанского грушевого, огнями гирлянд \а мне нравится создавать на фото эффект «боке»\ и скидками в магазинах, а у нас что-то неуловимо меняется. Может быть поцелуи стали чем-то совершенно обязательным, может стал чаще прятать мою руку в свой карман и переплетать пальцы. Может просто время пришло. Нет, мы ни разу не ссорились \в 2018-ом я усмехнусь рвано, в 2016-ом склоню голову устало и вспомню, что «никогда не говори никогда».
— А это что? Парное кольцо? Они еще не вышли из моды у тех кому далеко не двадцать? – шепот подруги как обычно мешает сосредоточиться на том, что преподаватель говорит.
— Главное – симпатично, что тебе не нравится? И мы еще не такие уж и старые, чтоб ты знала, — демонстративно клацая клавишами по ноутбуку, стараясь успеть за речью лектора и уяснить для себя важное. Кто-то как раз задает вопрос, мелькают слайды презентации.
— У Джуна тоже жемчуг на пальцах?
— Нет, обычное серебряное…
— А ваш букетно-конфетный не затянулся ли, можно уже и переходить…
Ге передергивает плечами, замахивается на невозможную подругу гелиевой черной ручкой без колпачка, очевидно собираясь запугать Тэ пятнами на белой водолазке, которые вряд ли так просто отстираются. — Что? – усмехнется та, тряхнет волосами. — У вас он продолжается с 2008-ого, вспоминая ваши отношения.
— Это не считается, — отфыркиваясь, чуть было не закрыв документ Ворд не сохранив его, но вовремя нажав на кнопку «отмены».
— Почему? Потому что не… — взгляд подруги становится до невозможного лукавым, брови изгибаются, будто намекая на что-то. Лисий взгляд. —… целовались? О, кстати Джульетта… — лисий взгляд остается таким же, но смотрит уже куда-то поверх головы Ге, на дверь из аудитории. —…твой Ромео.
— Я слишком занята, чтобы вестись на твои розыгрыши…
Слишком занята, но голову все же оборачиваешь и застываешь в каком-то легком недоумении. Дверь скрипнет еще раз, а я вижу т в о е лицо. Взгляд на наручные часы на запястье – еще рано по всем параметрам для того, чтобы встречаться. Договаривались совершенно на другое время.
Одними губами спрашиваешь: «Что случилось?», а он нахмурится. Ты сначала удивляешься, а потом понимаешь, уголки губ скользнут вверх сами собой, качнешь головой, волосы по плечам колыхнутся следом: «Я люблю тебя, но что случилось?». Я понятия не имею, как мы в этом шепоте губ беззвучном вообще умудрялись разобрать хотя бы что-то \но это тоже наше особенное, это тоже один из тех символов, которые нас отличают\.
К себе зовет рукой, вовремя скрываясь, а потом вновь появляясь в открывшемся дверном проеме, как только ведущий семинара исчезает из поля зрения. Ге нахмурится в ответ, округляет глаза, превращая выражение лица в: «Ну ты как обычно». А ведь все равно потом улыбаешься, улыбаешься совершенно спокойному и непреклонному лицу в ответ. Упрямый. А Тэ Хи неожиданно поднимет руку вверх, шепнет на ухо мимоходом: «Прикрою я тебя – иди уже». Будто тебе и правда двадцать, будто ты на время сбегаешь. А какой выбор, зная наизусть твое упрямство, Джун?
Исчезая за дверью, оказываясь в тихом, освещенном предвечернем солнце коридоре \пары ведь везде\, обнимая и привычно утыкаясь губами в плечо. Нос улавливает запах улицы – узких улочек, солоноватого запаха прибоя, влажности, опавшей облаком на уже его пальто, которое на каком-то автоматизме ты пытаешься запахнуть.
— Снова ходишь расстегнутым, — будто забывая, что у него есть машина, а в помещении тепло. — Там пошел снег? – потому что пальто уж слишком влажное, а если пробраться пальцами под вновь распахнувшееся почувствуешь родное тепло – не замерз, нет. — Если я не закончу аспирантуру, то это будет твоя вина!
А вы можете так вечно стоять, обниматься, раскачиваться, отойдя от аудитории подальше, спускаясь по высоким ступеням университетской лестницы. Ну вот как с тобой быть, как с тобой прощаться, говорить, что у меня не закончен семинар, что нужно мне вернуться, а тебе, как слишком ранней пташке нужно п о д о ж д а т ь. Но, наверное, ты ждал меня очень долго, чтобы соглашаться на мои предложения. Но, наверное, мой взгляд улыбающихся лучистых глаз говорил о том, что я слишком рада тебя видеть даже не вовремя, даже в отрыв от занятий и своей работы в университете.
Поймаешь за руку - разглядишь кольцо на пальце, кивнешь удовлетворенно. "Носишь".
Раз – какой-то шорох за спиной, заставляющий шмыгнуть под лестницу так, будто кто-то действительно мог наказать за все хорошее и за прогулы тебя, почти что преподавателя.
Два – кто-то \по теплу рук я знаю кто, узнаю тебя и с закрытыми глазами, Джун\ тянет к себе, будто все это время этого ждал, будто весь этот визит для этого создан. Для этого дыхания в дыхание, ладони на щеке.
Три – глаза в глаза, а ты как-то не успеваешь среагировать вовремя – крепко держит, крепко сжимает талию в свитере. Ге, ты ведь не зря надеваешь юбку, пусть и ниже колен. Ты ведь не зря носишь сережки, хотя от них, как тебе иногда кажется болят уши и даже сапоги на каблуках. Все это не зря, все это слишком очевидно и наглядно для и ради н е г о. Кто бы мог подумать, что так можно.
Кулачком сжатым ударишь пару раз \и ты будешь прав, если скажешь, что не больно ударяю, что не умею бить больно\ по груди, превращая взгляд в возмущенным, горячим шепотом:
— С ума сошел? – по взгляду все читаешь, прочитываешь, убеждаешься, после поцелуя совсем легкого, отдающего мятой и чем-то покалывающим пальцы, будто маленькими электрическими разрядами. — А если кто-то увидит, я же потом не отделаюсь от слухов! Йа! — шепот прерывается с новым поцелуем, который чуть дольше первого, который чуть смелее и чуть настойчивее. Слегка. — Неисправимый! — тон с возмущенного опускается на какой-то ласковый практически, будто сигналит по всем фронтам – целуй, ладно, пусть.
Пахнет мятными конфетами с лимоном, зимой, хрупкими пушистыми облаками.
Она это пальцы, перепачканные в чернилах, хрупкие страницы книг, карамельные яблоки и ароматные ежевичные пироги, фортепианная музыка, лаванда на закате, вязаные шарфы, стена из книг, полностью состоящая из старой поэзии, мягкие губы и мягкий шёпот, хрустящие зимние облака, наполненные холодными яркими звездами, недостижимые идеалы, которые все в одном сплетаются на кончиках е г о губ.
Он – это последнее пристанище, преданность, он «тот самый человек», который подаст руку в толпе таких знакомых людей, проходящих мимо. Его губы пахнут черным крепким чаем \ты не любишь кофе, знаю\, а ладони полынью и вереском, растущими где-то там, где летает.
А она летает вместе с ним, в полумраке лестницы, по которой умудряется кто-то спускаться о чем-то переговариваться. Не слышно, потому что в ушах вихри и ураганы, тайфуны и торнадо, пахнущие туалетной водой, которую подарила на Рождество т ы. А поцелуй под этой самой университетской лестницей до невозможности нежный, аккуратный, но так планомерно сцеловывая и смазывая твой несчастный блеск для губ.
У тебя на губах н е б о и перистые облачка, хрустящие черничной сахарной ватой, продающейся около океанариума.
Пока я целую тебя у меня в голове до тысячи разнородных асоциаций, а твои губы теперь пахнут тоже грушевым лимонадом, а все из-за моего блеска для губ, который теперь будет прозрачной пленкой светиться на твоих губах.
Лаванда на закате; цветы под дождем; солнечный свет, что льется сквозь облака; ленивые послеобеденные дни в конце лета; тяжелый аромат мускуса; мерцание свечей, отражающихся в названии книги, написанной золотом; светлячки в прохладную летнюю ночь; быть обернутым в свежие простыни; боль от желания обладать чем-то, чего у тебя казалось никогда не будет, а оно вот оно - есть; солнечный свет, подобный золоту; любить кого-то с невероятной нежностью; мягкие губы и мягкий шепот; пальцы, проходящие сквозь волосы; имена влюбленных, вырезанные на коре деревьев; разбитое стекло; необходимость в вечных мечтаниях – моя первая любовь именно такая, моя определенно последняя любовь, к которой неосознанно тянусь ближе и сильнее, поддерживаемая под лопатки и выдыхающая в губы до бесконечности с ч а с т л и в о.
Я хронически без тебя не могу. Я хронически в тебя влюблена. Я не представляю, как все это время была без тебя, без твоих губ, без твоих объятий, которые кажутся и сдавливают грудную клетку, но в то же время укутывают. Все по новому, под этой лестницей и просыпается что-то и н о е.
И где-то на заднем плане будет шуметь разбуженный звонком с пар мир, по лестнице быстрее и чаще забегают студенты и преподаватели, послышится всплеск воды из ведра синего пластмассового – уборщица со шваброй.
Долгие поцелуи, университетские почти что студенческие.
Семинар там был…
Ге встрепенется, вывернется таки, уже убегая развернется, совершенно забавно покажет сердечко над головой:
— У меня еще час! И ты меня не остановишь, но я тебя люблю!
Мне так привычно это говорить, а ноги на самом деле в а т н ы е.
Тэ подвинется в перерыве, возвращая Ге ее законное место за столом и ее ноутбуком. Покажет пальцем на губы, подаст молча зеркальце.
— Смазалось?
— Да, совершенно. Я даже завидую…
— Может стоит начать пользоваться помадой? Она, наверное более… стойкая.
Отрываясь с тяжело-томным вздохом, но улыбаясь так, что на щеках ямочки, а в глазах солнце, запустишь руку в волосы, все такие же короткие, все такие же густые, все также пахнущие шампунем, который улавливаешь – взъерошишь \а ведь так старательно причесывала, чтобы выглядел к р а с и в о\ и выдохнешь тихо, на его фразу, находясь все также близко, практически касаясь лбом лба.
— Все такой же неисправимый… — нежно, тихо, чувствуя горячее мятное дыхание на губах и ласково так, прежде чем позволить себя поцеловать еще сильнее, еще безумнее под все той же лестницей.
Мы стали старше, но все также целуемся под лестницами университета, тесно друг к другу прижимаясь, а платье мнется слегка в руках, черная ткань в складках становится, складки появляются на пелеринке белого воротничка. А ты все целуешь.
Мы стали старше, но все также безумно влюблены друг в друга. Только поцелуи стали более жадными, смелыми, потому что мы уже можем целовать друг друга т а к.
Забывшиеся, влюбленные и сколько бы лет не прошло все также и будем и ничего не изменится. Мы останемся такими же до сумасшествия влюбленными, которые могут сминать губы друг друга в поцелуе длинной в жизнь. Так ведь и будет? Милый, я не хочу меняться… Не хочу.
А целовать тебя и отвечать тебе, не бояться уже ничего – прекрасно.
Поэтому… я поцелую еще.
Только сильней.
Оторвешься, взгляд мутный слегка, зрачки расширились, а ты проведешь ладонью неожиданно теплой по груди, прежде чем наконец с шумным вздохом выпорхнуть из под лестницы и из объятий этих хмельных.
— Нет, не смотри на меня так… мы не задержимся… я думаю нам нужно идти, а то… а то под лестницами ты слишком привлекательный.
***
На просторной \эта кухня в новом доме куда просторнее той, что была у нас в квартире\ теперь можно спокойно собираться вдвоем, а то и втроем и вчетвером. Разумеется, раньше было так просто поймать ее, потому что чем меньше пространства тем всегда б л и ж е. Мне нравится, что эта кухня светлая и просторная с посудным шкафом, который наполовину пустой – кто же знал, что у нас не найдется столько посуды даже несмотря на мою любовь к сервизам.
Пара эмалированных кастрюль с порядком веселым рисунком из каких-то овощей и зелени – смотрятся безумно по-домашнему. Сотейник — вещь одновременно универсальная и прозаическая: в нем можно и тушить, и жарить, и томить, и взбивать соусы. На кухне пахнет свежим болгарским перцем и свежей зеленью – петрушкой, сельдереем и листом салата. Почешешь крыло носа пальцем, пока сбавишь огонь на сковородке. Терпкий запах гвоздики и островатый запах чеснока по носу – чихнешь. И звучит твое постоянное: «Джун, поправь мне фартук», «Джун, подай мне сотейник», «Джун, можешь помыть помидоры?». Раньше я просто сидела и наблюдала за тобой, как готовишь ты. С рождением детей это стало все более проблематичным, а с рождением Тео окончательно утвердило меня в мысли, что моим кривым рукам придется взяться за поварешку.
Я не знаю, сколько времени я кормила тебя подгорелыми шедеврами вроде того рисового омлета, пересоленого супа или переваренной лапши. Мое упорство было достояно хотя бы Нобелевской премии, а твое терпение, с которым ты это ел – премии Оскар. За лучшую актерскую игру. Ведь до этого момента дальше рамёна с яйцом мое кулинарное искусство заканчивалось.
Ге, когда только начинала и пыталась скормить, экспериментируя нещадно \а как еще научиться, да?\, когда слышала: «Вкусно?» по началу верила, но как только пробовала сама по первости свои изыскания кулинарные, то мгновенно менялась в лице и с криком: «Не ешь, не смей это есть, это на вкус как новое биологическое оружие или как что-то от мумии в гробнице! Нет, не ешь! Вот же упрямый!», когда он с какой-то демонстративностью все равно все съедал, будто пытаясь доказать твою не совершенную безнадежность. А все, что ты могла после этого целовать как-то извиняющееся в лоб и обнимать со спины, вырывая из собственной груди стон на подобие: «Я безнадежна, как ты это делаешь, прости!».
А сейчас же, когда перестала толкаться на кухне без дела, все кажется не таким печальным, пусть и не идеальным. Пока стоите рядом, ты вертишься около своей пасты с креветками \видимо у меня время больших свершений, не иначе\, а он нарезает овощи для салата \потому что я считаю, что без зелени плохо\. У Ге просыпается какая-то принципиальность, что «я все сделаю сама», но ей откровенно говоря нравится взгляды кидать косые боковым зрением чувствовать, что р я д о м.
Саран заюлит рядом с Джуном, челка снова налезает на глаза \пора в детскую парикмахерскую\, а у Тео сон после его особенного ужина. Саран сверкает глазенками то на Джуна, то на разноцветные овощи на столешнице, до которой ни за что не дотянется самостоятельно – виднеется только забавные нос-кнопочкой. Заскучала.
— Я тоже хочу! – очевидно намекая на то, что собирается помогать. Так всегда Джун, когда ты д о м а, когда тебя отпускают в положенное время, как и всех обычных людей. Саран постоянно вертится около тебя, а Тео еще слишком маленький, чтобы выбирать и слишком часто видит над собой мое лицо еще с детства. Не притязателен, но не любит чужих людей в поле своего зрения. А Саран почитает себя за большую помощницу, если помоет пару помидоров, что ей наскучит и захочет взяться еще совсем детскими ручонками за нож. Ге сверкнет предупредительным взглядом в его сторону. Ты не дашь ей порезаться, но наша дочь слишком непредсказуема.
Молчаливо подашь ему оливковое масло, сбавляя огонь у кастрюли \теперь я понимаю зачем мы купили эту специальную кастрюлю для пасты\.
— Джун, попробуй, — накрутишь длинную золотистую лапшу вилкой на ложку, скормишь посмотришь внимательно, делаешь громкое «пф», пытаясь сдуть волосы со лба. Проводишь ладонью по шее. Жарковато, после того, как разобрались с ужином. — Вообще по рецепту здесь еще должен был быть перец чили, но Саран не любит острое, да и не очень полезно. Так что обошлась без него. Креветки доварились? — снова пытливый взгляд, настолько обеспокоенный, словно ты как минимум на экзамене в каком-то кулинарном техникуме.
— Надо самой узнать, а то зная тебя…
«Впрочем Саран никогда не согласится на что-то невкусное».
Попробуешь сама, цокнешь языком.
— На этот раз не досолила. Но это не такая катастрофа. Ладно, поцелуй, — чмокнешь легко, прежде чем развернуться к плите. — И можно накрывать.
— А мы с Тео проснулись и тоже хотим к вам, — голос всегда, когда общаешься с детьми, становится ласковей и будто бы выше на полтона, подхватываешь сына, который становится совершенным крепышом \никто не скажет, что я плохо кормлю вас\, с раскрасневшимися от сна щечками бурундучка, за которые все его тискают, а он начинает хныкать, потому что не любит чужих рук. Тео кряхтит, утыкаясь ей в шею теплыми детскими губами, все еще немного сонный и очевидно находящийся в легкой прострации. — Да сынок? Мы же хотим? Нам еще надо в ванную с тобой, — поцелуешь в щеку, пропыхтев в животик. Тео хохотнет заливисто, как умеют только маленькие дети, звонко, а потом окажется на полу.
Мы любим собираться в гостиной на самом деле посреди этого новенького ковра, напротив окна с диваном, встроенным, где люблю сидеть я. Саран умудряется разбрасывать здесь игрушки, которые нужно прятать от любопытного младшего брата \и бог знает, как больно наступать на разбросанный конструктор «Лего»\. А сейчас Мартышка так удобно устроилась на плече, тычет пальцем в экран планшета в руках Джуна, вытягивая губы в трубочку – то ли там какая-то детская игра, то ли еще что-то. Иногда Саран поворачивается, забавно-громко чмокает в щеку \в этом она пошла в меня\, снова подлезает под руку и ерзает, прежде чем продолжать беспорядочно тыкать по экрану пальчиком.
[float=left][/float]Джун, ты все еще устаешь, а сейчас снова похож на этом диване на разморенного кота. Так и хочется погладить по голове – что и делаю, убирая пальцами волосы со лба. Тео по началу хочет скукситься на полу, обижаясь, что его лишили теплоты рук, но потом потихоньку начинает оживать и игрушки сестры интересуют его намного больше. Тянет ручку к арбузу на столе, снова пытаясь его поелозить. Арбуз огромный, а Тео необычайно жадный. Точно бурундучок.
— Чаю? – протянешь кружку с немного остывшим смородиновым крупнолистовым. Сама в руки возьмешь свою чашку, пытаясь удержать в поле зрения Тео, который научился ползать и теперь расползается по всему дому только волю дай. Ставишь перед собой на подносике несколько яблок. Сосредоточенно очистишь от кожуры, протянешь ему кусочек. — Ты же помнишь про завтра? – между делом, стараясь не обжечь об этот чай губы. Дует осторожно. Поймает взгляд. Усмешка. — Да брось, вся страна об этом говорит. Флаги, гимн, игрушки… Джун, завтра открытие олимпиады, даже некоторые магазинчики закрывают. И потом, мы же всегда смотрели ее вместе! Так было в 2010, когда проходила олимпиада в Ванкувере и я выиграла 50 тысяч вон сказав, что Ким Юна возьмет золото. А в 2014… — пальцы как-то незаметно сожмут чашку крепче, взгляд упадет на собственные колени открытые. —… мы посмотрели в записи. Брось, это наша традиция и должно быть весело – я даже купила флажки. И потом, такое бывает раз в 4 года, а чтобы в нашей стране… это как солнечное затмение! Ты говорил, что на этой недели все свободнее, — на языке остается приятный привкус черной смородины.
Я будто не могла взять в толк, что у тебя не приходится раз на раз и если честно мы никогда не могли быть уверены не то что в том, что случится завтра, но и в том, не позвонят ли тебе через час. Саран тем временем скатывается с дивана ревниво замечая, как одна из ее игрушек варварски пропихивается в рот \Тео продолжает пробовать все на зуб\.
Ге как раз моет стаканы на кухне, когда слышит совершенно обиженный плач младшего и звонкий голос дочери \я думаю у Саран получилось бы стать певицей\.
Да, Тео ранимый быть может \хотя о какой ранимости может идти речь у семимесячного ребенка\, но по жизни скорее тихий и спокойный, исследующий все сам и в то же время требующий внимания и нежного отношения. Он спокойно может заниматься своими делами, если у него не возникает препятствий. И если у него ничего не… отбирать. Потому что здесь он не выдерживает. Они неплохо ладят с Саран, но в нашей семье слишком рьяная защита своей собственности.
— Успокоились? – возвращается, смотрит на Джуна, оставленного с обоими наедине.
Тео, успокоившись, снова продолжает исследовать комнату, которую в принципе знает, но каждый раз находит для себя что-то интересное. Ползать умудряется быстро. Хлопнешь в ладоши ему, усаживаясь рядом с Джуном на ковер – забавы родительской ради посмотреть к кому сын первым приползет. Тео эгоистично интересует мячик и выбирать между родителями не желает. А потом и вовсе, совершенно забавно… ползет задом. И это тоже его особенность.
— Скажи мне почему он так ползает… может ты тоже в детстве так делал?
Тео, тем временем таким маневром заползает под диван, ноги там застревают, а когда он понимает, что дальше не выходит никакими усилиями, потому что дороги н е т вновь начинает кряхтеть, а потом и вовсе хнычет.
— Вытаскивай его, Джун. И мы пойдем в ванную. А ты пойдешь с Саран чистить зубы, она любит смотреть как он купается, — сожмешь ладонью плечо легонько.
Я просто хотела посмотреть Олимпиаду. О ней все так много говорили и ждали, наверное все четыре года с тех пор, как карточку с заветным названием страны вытянули наконец \а мы претендовали все три раза, а мы упорные\. Даже Тэ скрепя сердцем согласилась посмотреть \я так понимаю они будут вместе ее смотреть, так?\. Честно, я даже подготовилась забавная в своей любви к традициям каким-то, вроде семейного украшения ёлки, походов в кафе по выходным или купаний Тео. А просмотры Олимпиад были похожи на что-то родом из юности.
Саран, которая махала флажком Республики Корея до этого, а потом с интересом смотрела в чашку с виноградом, будто специально для нее подготовленную, постоянно задавалась вопросом: «А скоро уже, мама?», на что Ге, которая разбиралась с вашим любимым грушевым поп корном неизменно отвечала: «Еще два часа, еще полтора часа» и пока ставила дочери, вознамерившийся смотреть олимпиаду «тоже», мультики. Ге, наверное, была какой-то слишком довольной, слишком беспечной, умудрившись разобраться с делами мамочки пораньше и освободить себе вечер. Напеваешь себе что-то под нос \кажется из своих любимых итальянцев\, пританцовываешь на одном месте, пока режешь фрукты. И где-то рядом провибрирует телефон, а у тебя мокрые от фруктов руки, которые поспешно вытрешь об домашнее платье.
— Да, милый? – выключая воду, прикладывая ладонь прохладную ко лбу. — Нет, новости я не смотрела, пока Саран смотрит мультфильмы, а я на кухне и в восемь вечера мы переключимся на… что? – совершенно непосредственно, беспечно, пытаясь придержать телефон щекой к плечу и через чур громко шуршать пакетами с малиновыми круассанами. — Сбежал кто?
На самом деле я еще на этой фразе поняла, что можно сворачивать удочки, идти снимать косметику, принимать ванну и ложиться спать, накрываясь одеялом с головой. Я это понимала какой-то частью своей души, которая уже завопила о несправедливости. Но я продолжала стоять и… улыбаться. И улыбка смазывалась чьей-то жесткой резинкой, смоченной в скипидарном растворе будто бы безумно медленно. Но она смазывалась. Безнадежно. Без шансов.
— Значит не приедешь, да? — голос остается бодрым, только интонация неуловимо меняется вместе с выражением лица и пакетами, которые перестают шуршать. — Нет, нет я в порядке! Подумаешь – это не затмение солнца, я переживу! Всегда можно посмотреть в записи! – встряхиваешься, пытаешься н а т я н у т ь улыбку на лицо вновь, получается как-то фальшиво и от этого как-то грустнее. — Не переживай, правда. Я посмотрю одна.
Может быть и не стоило этого говорить, может быть от этого «одна» слишком просквозило разбившееся ожидания.
Я всего лишь хотела посмотреть Олимпиаду. Это было слишком жадно с моей стороны. И какое-то странное оцепенение в теле, странное замирание. Брось, Ге, это всего лишь один раз. Так не будет всегда это случайность. Это случайное стечение обстоятельств, что какой-то чиновник вздумал бежать, что его начали искать и все наложилось одно на другое и искать его из всех возможных должен именно т ы, хотя я не оправилась толком после двух недель одной командировки. Брось, Ге. Брось, ты странная.
— Возвращайся, Джун. Все нормально, тебе уже надо идти да? Спасибо, что… позвонил. Береги себя, — ты чмокнешь трубку, прежде чем нажать на сброс, но оцепенение не проходит, а к горлу подступает что-то тошнотворное. Проглотишь. — Мартышка, думаю мы обойдемся виноградом.
Саран заснула у тебя на коленях, а ты рассеянно поглаживаешь черные волосы, наблюдая за тем, как исполняют песню Леннона «Imagine». За окнами темно, сегодня еще и холодно особенно, как продавали по прогнозу и ветер. Ты почему-то не включишь свет, лениво потягивая сок из стакана и пытаясь патриотично прокричать «ТэХаминГу». Честное слово выходит ироничнее некуда. Успеваешь до зажжения олимпийского огня отнести таки дочь в постель, вернуться обратно.
— Я же говорила, что это будет Ким Юна! – оборачиваясь порывисто. Рядом никого нет. — …и это совершенно не важно, — качнешь головой, наблюдая за всеми любимой фигуристкой, которая изящно прокружится на небольшой ледяной площадке, прежде чем зажечь олимпийский огонь.
Ты остаешься в этой темноте в каком-то одиночестве, нарушаемом звуками телевизора и как бы не пыталась храбриться тебе странно-грустно.
Просто я помню, как всегда кричала, хватала тебя, всегда спокойного под локоть, когда проходили «наши». Я помню это время с банками пива и чипсов за просмотрами спортивных программ. Я помню, как делала ставки делала в своем особенном азарте, правда часто проигрывала. Я так некстати все это вспоминаю и так предательски встрепенаюсь, когда за дверью шаги. П о к а з а л о с ь.
— Что с тобой Сон Хе Ге, прекращай, — хлопнешь по щекам несколько раз, пытаясь избавиться от наваждения. — Многие женщины мечтали бы побыть в одиночестве. Может мне было завести собаку… смотрела бы с ней, — рассеянно, проводишь по плечам руками, оставаясь в большой и темной гостиной, которая неожиданно перестает быть уютной.
«Это только однажды. Так не будет часто. Просто так вышло. Ничего страшного. Это же работа».
Когда-нибудь это не сработает.
— Подожду еще немного… - укладываясь на мягкий подлокотник и пытаясь сосредоточиться на ТВ.
Ге чувствует запах улицы, моторного масла т о ж е, сонно приоткрывая глаза и чувствуя скрип кожи куртки и звяканье замков металлических. Мир темный, размытый, а ты так неудачно задремала на этом диване непреднамеренно. Взгляд все еще слегка мутный, но его узнаешь. Узнаешь, а потом протянешь обе руки и скажешь:
— Обними меня, — ухватишься этими руками, которые хрупкими кажутся, обовьешь шею. — Давай пойдем спать… - негромко, сонно и ласково. — Вместе.
Ты вернулся. Все закончилось.
__________________________________________________________
Голова болит. Непонятно почему, просто б о л и т. Поднимаешься с каким-то стоном с дивана, потирая затекшую шею. Рука касается каких-то фотографий, вытащенных из альбомов и разбросанных в хаотичном порядке. Голова продолжает ныть – не стоит больше вот так засыпать здесь, но ты спишь откровенно плохо, а таблетки спасают далеко не всегда. Все такой же полумрак в комнате как и когда ты засыпала. Только хаоса с наступлением ночи чуть б о л ь ш е. На часах в телефоне 2:53.
Взгляд тяжелый коснется тетрадей, где когда-то писала цитаты. Красная ленточка-закладка прямо на странице.
L'amour est une rose, chaque pétale une illusion, chaque épine une réalité.
«Любовь - это роза. Каждый лепесток - иллюзия, каждый шип – реальность».
Ухватишься за виски. Темно. Тихо.
Удивительно, как легко забывается все, кроме запахов. Его запах она точно чувствовала.
— Нужно купить новую туалетную воду… - рассеянно. —… заканчивается у тебя, я видела…
Она была похожа балерину, бесконечно кружащуюся в музыкальной шкатулке со сломанной мелодией
Малышка, не печалься. Просто накрась губы красным, возьми бокал вина, сядь поудобней в кресле, и смотри, как все вокруг рушится. Смотри, как все горит ко всем чертям. И ты одна из первых вещей, которые сгорят.
Раньше ты просыпалась в такой комнате и он относил тебя с п а т ь в кровать, которая казалось теплой.
А теперь ты просыпаешься в такой же темной комнате, но никто не придет и ты знаешь что не придет. И тошнотворное: «Прости» засядет в измученной собственными страхами голове.
— И обнимать больше некому, Джун… Тебя ведь… н е т.