Пролог
Свет. Камера. Мотор. Взгляд на миловидное лицо ведущей пятничной передачи. Вежливая улыбка на не менее вежливую и даже вроде бы заинтересованную улыбку. Руки как-то невольно сцепляются в замок, как-то неосознанно подушечка большого пальца с уже порядком зажившей царапиной \не совсем удачное использование терки\ касается прохладной поверхности позолоченного обручального кольца. Сборится юбка, пальцы ухватываются за образовавшуюся складку. Ведущая улыбнется чуть шире, на этот раз ободряюще. Где-то за массивными спинами операторов с камерами и каменными лицами затерялась фигура Тэ, которая поглядывает на Ге, лицо остается непроницаемым, но за столько лет знакомства научилась ее прочитывать.
«Что ты смотришь на нее как кролик на удава?» - глаза подруги сияют насмешливым янтарным блеском.
«Не чувствую себя настолько значимой» - Ге едва-едва передергивает плечами, улавливая взглядом красные огоньки камер и припоминая примерный заранее подготовленный сценарий.
Диванчики в студии вроде бы мягкие, цвета кофе с молоком, кресло для ведущей, которая после приветственной речи для телезрителей, которую, впрочем знают наизусть все преданные фанаты вечерней программы, сядет напротив. Тебе отчего-то хочется закинуть ногу на ногу, но это будет крайне неуместно — твои дурные привычки неисправимы. Коленка дернется, кожей почувствуешь улыбку Тэ. «Это ты общаешься с журналистами словно заправская кинозвезда, Тэ. Не я».
— Добрый вечер. С вами Чон Сэ Ра и вы смотрите нашу передачу «Герой нашего времени». Сегодня у нас особенно приятный гость.
Ге позволит себе улыбнуться чуть шире, все равно беспокойно поерзает на диване отчего труды местных стилистов пойдут насмарку — мнется.
Краткий обмен любезностями за который ей успели припомнить прошлые появления на экранах и определенную славу в социальных сетях. Ге кашлянет в кулак, вспоминая забавную до комичности беготню по улицам, коридорам и прочему. Воспоминания отдают запахом мандарин. Воспоминания имеют свой запах т о ж е. Но вслух ты скажешь сторожное: «Это было очень необычно».
— С вашей внешностью вы могли бы стать актрисой, Сон Хе Ге-щи, - заметит ведущая после череды вопросов из серии «что изменилось с тех пор?» \на которые хочется ответить — в с ё\. Усмехнешься. Усмешка выйдет чуть кривоватая, осознавая это поспешно меняешь выражение лица обещая держать себя в руках \и свою мимику тоже\.
А перед глазами девочка с вечно коротко «под карэ» подстриженными волосами и челкой, которая лезла на глаза. Вечно в чем-то испачканная, вечно с синяками на коленках от падений с деревьев или неудачного перелезания через забор. Девочку, которая бегала по пятам за отцом, таскающего с небольшого рыбацкого суденышка посудины с рыбой и не отстающая от него до самого рыбного рынка. А потом противные мальчишки соседские говорили: «Рыбой пахнет» и морщили курносые носы. Ге не чувствовала запах рыбы, слишком свыкшаяся с ним дома и в ресторанчике, где на сковородках мать умело разбиралась с рыбой и овощными блинчиками. И тем не менее может быть именно то них залезала на деревья, откуда открывался занятный вид на крыши малоэтажного района Пусана и синеющее вдалеке серовато- прозрачное м о р е, куда отец уплывал каждый день. Ты не была девчонкой-сорванцом, которую принимали бы в свои игры мальчики, но и не была аккуратно сложенной девочкой, которая могла бы играть в «дочки-матери» сутки на пролет. А с дерева открывался вид на горизонт. И девочка порядком несуразная раздумывала что находится за ним \как оказалось позже за ним был т ы\.
Вспоминает девушку, студентку маленького ростика, неожиданно хрупкую, порядком неугомонную. Совершенная неудачница в плане отношений. Если волосы и отрасли, то об актерской внешности не приходилось задумываться — иначе почему все парни так просто ее бросали, создавая и в без того волнительной душе все больше и больше комплексов. Ты никогда не считала себя красивой, а один человек постоянно умудрялся твердить упрямо: «красивая».
Поводил носом и говорил пахнет морем.
Смотрел и говорил улыбаясь только так, как умеет он: «Ты красивая».
Я не Джулия Робертс и на Орманд с Хепберн не потяну. Он не Ричард Гир. Лучше.
А теперь чужие люди говорят. Актриса.
— В свое время я была поглощена идеей покорения кинематографа. Даже записалась в летнюю школу в Америке в шестнадцать. Но я потерпела поражение, как выяснилось актриса из меня посредственная, а моей лучшей ролью за все то время стала роль… кажется это был персонаж у которого была всего одна фраза. И потом я беспокоюсь. Я и сейчас то сценарий с трудом вспоминаю, а что было бы с дорамами…
Шутишь и лукавишь. Твоя память отменна. И порой слишком. До болезненности образов, тона голоса, взгляда и запаха. Невыносимо.
— Зато благодаря этой неудаче вы покоряли множество стран иным образом. Я думаю это вполне честный обмен.
И дальше по сценарию, дальше о том, о чем могла бы говорить бесконечно и без бумажки. Бесконечные истории, в которых аккуратно и незаметно обходишь л и ч н о е.  Плечи немного расслабляются, а ведущая берется за импровизацию, будто почувствовав легкую волну беседы \нет, пожалуйста давайте следовать сценарию, мне не по себе\.
«Сейчас вы оставили практическую деятельность?»
«Сейчас я оставила любую деятельность и немного сменила работу. Быть мамой знаете… не так уж легко. Особенно, когда одному годик, а другому четыре».
«Вас отмечали как очень перспективного молодого специалиста. Не жалеете?»
«Ну, я и не ухожу на покой. Я вернусь к преподаванию, диссертации. У меня есть семья, понимаете? В свое время я решила для себя, что нет и не может быть ничего ценнее. А я хорошо разбираюсь в ценностях».
И не свой голос, чей-то чужой, хриплый и надтреснутый сообщит выкрикнет: «Я выбирала семью, н а с, понимаешь? Но почему опять и снова нас я не вижу?!».
Рука ухватится за мягкий подлокотник, ладонь почувствует кожаную гладкую поверхность. Спокойно. Эти вопросы закончатся, вы снова заговорите о студенчестве, проблемах молодежи, новой программе, которую ты так активно продвигала в свое время для поддержки молодых ученых. Все стандартно, все как всегда. И голос у ведущей приятный, совсем не такой как тот… чужой. Твой голос.
Вода известной и всем знакомой марки «Isis» смачивает губы, а дело доходит до постоянной рубрики — звонков в студию по прямой линии с возможностью задать вопрос приглашенному гостю. А ты успела у с т а т ь и голова начинает гудеть. Нужно сходить в обувной и посмотреть Саран обувь на осень — она успела подрасти за лето, а сейчас должны  пойти скидки, все еще не сезон, пусть и выбор не так разнообразен. Ответить уже наконец на письмо из ассоциации о н е в о з м о ж н о с т и своего присутствия на чтениях ежегодных. Забрать из химчистки костюм, который претерпел атаку томатным соком и протекшими чернилами от шариковой ручки. А еще придумать, что готовить на ужин из тех продуктов, что есть дома. В гипермаркет получится поехать только на выходных, а твои навыки все еще небезупречны и это нужно учитывать. И еще. И еще. Отвыкла думать о чем-то к р о м е, так?
— О, у нас звонок по прямой линии, - все тот же приятный голос и все та же идеальная дикция. Вырывает из круговерти бесконечных мыслей о делах насущных. В тебе никакой романтики.
«Мы теряем это. Неужели ты не видишь?»
И снова предательский голос будто бы не твой вовсе, но ты то хорошо знаешь, что твой. И этот голос перекрывает и захлестывает. Помотает головой, пока на другом проводе какой-то дрожащий голосок \очевидно студенточка еще молоденькая\. Какой-то неясный всхлип в потрескивающую помехами трубку. Ведущая вежливо кашлянет, напоминая позвонившей об их присутствии в студии и о лимитированном времени передачи.
— Мой парень… Ушел в армию, прошло так много времени, я ничего не слышала от него все это время. Я даже связаться с ним не могла. А когда мы наконец встретились  в его отпуск первый, он заявил, что собирается в армии остаться. А я не знаю… это итак все тяжело, так он еще и в летчиках! И я хотела спросить…   Я знаю, профессор Сон, что вы замужем за военным.  Каково это? Как вы справляетесь? Что мне делать?
Истерично-отчаянно звучит голос. Молоденькая. Скучает. Тоскует. Все молодые одинаковы. Ты тоже сейчас захочешь неожиданно закатить громкую сцену здесь всем продюссерам, хотя кто же знал, что какому-то одинокому и определенно несчастному слушателю придет в голову задавать вопрос, который определенно подведет к черте, которую не хотелось переходить. Хотя ты на всякий случай к нему подготовилась, вы даже оговаривали что-то подобное, когда столкнулись с Чон Сэ Рой в гримерке, где ты настойчивым голосом попросила спрашивать об этом поменьше, потому что это все равно не касается основной темы. Ведущая кивнула и успокоила, мол, это и не предусмотрено, но «если что». Видимо – это и есть пресловутое если что. А голос несчастный такой, что возникает желание обнять и похлопать по спине. Носом шмыгает. Когда ты была в возрасте этой девушки, только у тебя и парня-то не было. Зато был друг, который уже тогда надевал форму и за которого тогда ты не беспокоилась т а к. Отец однажды правильно сказал: «Одно дело дружить и держаться за ручки, а другое дело посвятить всю жизнь. Справишься?». Справляюсь ли я, пап?  И когда эта передача превратилась в 1000 и 1 любовный совет от Сон Хе Ге? Мне бы его кто-то дал в свое время.
— На самом деле у вас ведь действительно хорошая семья. И ваш муж военный. Я слышала, что даже получал президентскую награду в Голубом доме, — ведущая с энтузиазмом подхватывает тему, Ге остается только лишь вежливо улыбаться \отчего-то из последних сил, кажется\. — На самом деле даже мне интересно каково это. Многие считают, что в этом есть своя романтика – быть замужем за летчиком. 
— Да… — неловко, взгляд Тэ становится предостерегающим и Ге это чувствует. Подруга будто подбирается чуть вперед, боковым зрением замечаешь, как дернется в сторону режиссера в наушниках. Тот скажет: «Прямой эфир же». Пауза затягивается, как и тишина в студии, что-то потрескивает. Руки уже совершенно бессовестно мнут юбку, хватаются за случайные складки, а грудную клетку распирает. Но опережаешь ведущую, которая уже по имени хочет к тебе обратиться. — … романтики много, особенно если вам нравятся мужчины в форме.
Шутишь, а внутри хрипит что-то. Шутишь, вызывая улыбку в студии и сдержанные смешки приглашенной публики. Не до шуток на самом деле – тебе и девушке, которая видимо ищет поддержки хотя бы где-то.
— Но вопрос не в том. Ваши опасения…
По сценарию, Ге. Говори по сценарию. Не надо. Взглядом куда-то сквозь ведущую, стены студии, здания телевещательной компании, куда-то туда, где небо мрачнеет зачинающимся дождем. Ну же, говори по сценарию, который сама для себя придумала заранее и закрой тему, которую старалась не поднимать.
В голове как-то некстати заиграет шопеновский вальс в до-миноре. Музыкальное сопровождение в твоей голове через чур п е ч а л ь н о. По сценарию тебе бы улыбнуться, пошутить еще немного и сказать: «будет не больно». Так говорят детям педиатры в кабинетах, когда пытаются поставить прививку. «Совсем не больно будет – будто комарик укусит». На деле оказывается разумеется больно, дети плачут. То ли от того, что человек в белом халате делает как раз больно или же от того, что взрослые бессовестно обманывают. По сценарию, Ге. Боль от прививки пройдет быстро. Правда доверия тоже не будет. Скажи, что «не страшно» и «перегибаете». Скажи это.
Еще секундная пауза и губы сами собой закончат предложение, а голова чуть склонится, взгляд пробежит по полу:
—… оправданы.
Выгибается бровь ведущей, послышится шепоток по залу. А у тебя струны в сердце дрожат, слова вырвались непреднамеренно или же… нет, ты сказала то, что хотела.
— Каково это? Для начала вы будете бояться телефонных звонков. Потому что после них ожидаемо последует: «Мне нужно идти» и здесь без вариантов – здесь только улыбнуться и сказать: «Возвращайся». Вы будете ненавидеть рингтон мобильного и мечтать оказаться однажды где-нибудь на необитаемом острове, где связь ловить не будет. А саундтреком ваших ночных кошмаров будет именно звонок телефона.
Вы будете знать, на каком сайте погода самая точная и будете обновлять его с завидным постоянством, зная, что он где-то в небе и зачастую чужом. И пусть он летает отлично, но он не самолет у него за спиной крыльев н е т. Вы будете знать наизусть какая погода называется летной, а какая нет. И у вас сердце обрываться будет каждый раз, когда оно будет хмуриться. Вы будете вдыхать, когда он поднимается в воздух и выдыхать, когда садится. И это не изменится сколько бы времени не прошло. «Ты же жена военного – должна привыкнуть, что не случится ничего. Что он всегда возвращается». Но такой стопроцентной уверенности… нет. Читать новости, чтобы не пропускать события в других странах и погоду там.
Вы будете класть телефон собственный на подушку рядом с собой \да-да, на пустую подушку\, чтобы в случае чего проснуться от того, что он экраном мигнул или пиликнул СМС-коротким. «Мы на месте», «Все хорошо», «Я вернулся», «Приземлились». И только тогда засыпать. Я допускаю, что просто слишком чувствительна, но ничего не могу с собой поделать.
Вы будете улыбаться ему каждый раз, когда он уходит, вы должны это делать, потому что слишком опасно отправлять его летать в расстроенных чувствах, а иногда улыбка это слишком… с л о ж н о. И вы будете уставать это делать, а потом корить себя за то, что не улыбнулись лишний раз. 
В других парах благодарят за хороший подарок на годовщину или за то, что не забыл купить подгузники для детей, а в вашем случае вы будете всей душой благодарны за то, что он просто вернулся и жив. И как-то эгоистично требовать большего, но вам этого захочется и вы будете одергивать себя. Где-то там высоко, он, возможно, спасает чью-то жизнь, рискуя собственной. «Имею ли я право возмущаться? Какая же из меня в таком случае жена?»
Ваш ребенок может заговорить и сказать свое первое слово или же научиться держать ложку самостоятельно, расти на глазах без него, вы будете старательно учить его слову «п а п а», а потом все пересказывать собственно мужу. И мириться с тем, что ваш муж безумно влюблен. А вашим соперником будет являться н е б о. Кто-то ревнует к студенткам-аспиранткам или секретаршам, а вы будете ревновать к небу…
В два раза больше понимания, в три раза больше терпения, в пять раз больше силы характера и фантазии, чтобы объяснить вашим детям все так, чтобы они научились ждать. Вы живете от отлета до прилета. Не любите больших кроватей, не попадаете не премьерные показы фильмов, смотрите в окно по вечерам и ждете. Это череда ожиданий… Вы правы. Романтики будет м н о г о.
Ты не заметишь, как воцарится окончательная тишина, как прекратятся всхлипывания девушки незнакомой, как ведущая продолжит улыбаться, но скорее как-то удивленно. А ты находишься в какой-то своей пелене задумчивости, становишься непроницаемой для взглядов, шепота и недовольства. Наверное, от тебя ожидали красивой истории, наверное от тебя ожидали и н о г о.
Говорить следует по сценарию, Ге.
И все как-то прониклись этой атмосферой печали, которая лезет через край. Голова загудит, горло сдавит.
«Я, наверное, никогда до конца не понимала — на что подписываюсь…»
«Плохая из меня жена офицера вышла не умею смиряться с плохими вещами!»
«Не заметил, что наша жизнь превратилась из мелодрамы в фильм «Хатико – самый верный друг»?»
— Что же… — растерянный голос ведущей зазвучит в студии, пытаясь оставаться бодрым. — Мы благодарим вас за звонок и…
— Остался еще один вопрос, — улыбка скользнет по твоему лицу, ямочки на щеках едва заметные. Руки отпускают истерзанную юбку.
— Что?
— Я еще не закончила…

Погода: пока летная. Облачность:  небо ясное. Прогноз: возможен дождь 
Толстая тетрадь на 96 листов с видами Альп на обложке. Какая-то странная ирония, что своим дневником на это время ты выбрала именно ее, напоминающую тебе о Швейцарии и тех самых десяти днях, когда все было п р е к р а с н о. Когда можно было расхаживать по небольшому номеру \зато в нем был балкон\ в его рубашке, на которую косые лучи солнце отбрасывало, а потом бессовестно усаживаться на колени к нему, прикасаться лбом ко лбу и чувствовать теплые ладони в районе талии. Сейчас рубашки ты гладишь, привычно завязываешь волосы в хвост и чувствуешь, как на лбу выступают легкие капли пота то ли от пара, то ли от того, что кондиционер сломался так неудачно и летом. Нет-нет, ты бы могла вновь красть его рубашки и подворачивать рукава, мешать готовить завтраки и будить среди ночи, чтобы пойти поесть рамена в GS25. Ты могла бы, но нужно иметь совесть. Ведь завтраки готовишь ты, ведь рубашка должна быть свежей к утру, потому что никогда не знаешь когда он кому понадобится, ведь по ночам ты беспокойно вертишься на пустой кровати или же он все чаще и чаще падает на эту кровать без сил так, что тебе и в голову не придет разбудить его. Обычно просто долго смотришь в спину, а потом, подкрадываясь ближе, обнимаешь, утыкаясь носом между лопаток и ощущая защищенность, которой не хватает без него. И тогда ты успокаиваешься и кажется, что все идет как надо. Твоим любимым выражением становится: «Ничего страшного» и «Так надо».

2018 год, июнь
Мне казалось, я больше не веду дневников, но ошибалась. Балетки натирают пальцы на ногах. Мне вот интересно – это какая-то месть за то, что в моем возрасте нужно носить что-то посолиднее легкомысленных белых балеток, которые носят студентки или же я просто разучилась обувь по размеру выбирать? В сумочке не оказалось пластыря, видимо это было последним, о чем я подумала, когда собирала Тео на осмотр к доктору, серьезно И потом мне нужно было забежать в хозяйственный и купить стиральный порошок и еще кое-чего по мелочи – слишком много всего в руках и в голове нужно удерживать, чтобы помнить о каких-то пластырях для себя, ей богу. День ужасный – пошел дождь, зонтик я не взяла, и никто не напомнил. Может быть, когда дети подрастут, они  будут напоминать своей забывчивой матери о том, что небо хмурится и что прогноз погоды все же стоит смотреть. А я и смотрю, смотрю каждый день, проверяю сводки. Я знаю, какая погода должна быть летной, а какая нет. Мне кажется, что я знаю погоду в целой громадной куче стран мира, каждый раз эта куча растет с геометрической прогрессией. 
Возвращаясь к пластырям – дохромала до дома так. Серьезно, пора сдавать на права – с ребенком на руках  и пакетами добираться до нашего района тяжеловато, особенно из этого центра. Сначала метро, где тебя в час пик (о боже мой, эта запись на утренние приемы, когда всему Пусану нужно на работу…) зажимают со всех сторон, а места для беременных при этом тебе уже не подходят, да и заняты (правда не беременными). В итоге все покупаются на Тео, который, впрочем, вздумал устроить скандал из-за потерянной «жу-жу» - своей игрушечной пчелы плюшевой, которая издает такие звуки странные, что я в душе рада, что она бесследно исчезла. Потом пересадка на автобус, а я забыла упомянуть, что держу Саран за руку. Наверное, могла бы оставить мартышку дома, спать спокойно, полагая, что успею вернуться до ее пробуждения, но она проснулась еще раньше меня, а узнав, что мамочка уходит и собирается оставить ее одну дома посреди летних сумерек привела ее в ужас. Я благодарна богу, что это был последний наш визит и щеки Тео вернули свой обычный светленький оттенок. А то… Ох, эта эпопея. С врачами и клиниками.
Милая женщина средних лет в одном центре отреагировала на веер листков с результатами наших анализов: «Зачем вы сдавали анализ кала на дисбактериоз? У мальчика что, живот болел? Аллергопробы? Уберите, а лучше выкиньте: результаты аллергопроб можно считать информативными только после 4 лет... Копрология? Не нужно. Мама, вам что заняться нечем?».
Не скажу, что люблю, когда так фамильярничают. Ведь мама я для Тео и для Саран, а для нее все еще госпожа Сон. Может быть, я просто преувеличиваю, но что за странные вопросы: «Зачем?». Может потому, что не знала уже к кому бежать с этим диатезом? И все говорили разные вещи, которые вставляли в краеугольный камень лечения? А я будто врач. Зачем. Мы много центров и институтов сменили, прежде чем нашли адекватный. Самым же поразительным оказалось резюме врача Z (назовем его так, не хочу вдаваться в подробности даже в собственном дневнике) из больницы святой Анны недалеко от Хэундэ: "У вашего ребенка проблемы с кожей. Заболевание кожи. Вот кожу и надо лечить, иначе у него может произойти дебют астмы, сейчас это сплошь и рядом". Спасибо, успокоили  и помогли. Хотя я забыла упомянуть одну раздражающую особу, к которой попали в первый раз.
После "просветительской беседы" я все-таки решилась задать заготовленные заранее вопросы (я всегда их пишу в блокнотике, чтобы ничего не забыть). Цитирую ответы врача-аллерголога:
— Диета? Это вопрос к педиатру.
— Витамины? Тоже к педиатру.
—… кальция мало ребенок получает? Так... Это к неонатологу.
Тут я не выдержала и говорю:
«Знаете, мальчику уже почти что год, а неонатолог - врач первой недели жизни».
«Ну, значит, я ошиблась, к педиатру!»
Я вымоталась, серьезно. Пока мы не нашли спокойного профессора, который ни на чем не настаивал, а рекомендовал, да и центр хороший. Мои познания в этой области (а они теперь обширнее некуда) доктора не раздражали, обсуждения и дискуссии были спокойными. По крайней мере именно его лечение дало нам результат, а Тео снова выглядит вполне довольным (но «жу-жу» не вернешь).

Боже, как же скачут мысли, а я начала с пластыря. Я начала с себя, но я разучилась говорить о себе окончательно. Я знаю, чем один детский плач отличается от другого, знаю какой порошок для ручной стирки не так разъедает кожу на руках и какой детский шампунь самый лучший. Я знаю несколько видов детского печенья, отлично перевожу с детского языка на человеческий, разбирая, что: «сесе» - это соска, а «лю» это у него от «люблю», которое он так часто слышит от меня. Для меня его речь осознаннее некуда и я пойму все, что бы он там не лепетал.  А говорить о себе… А что, собственно, я? Пластыря не было, а если бы и был, то с пакетами, детьми и гудящей от проблем головой – я бы не стала его приклеивать. Мы просто добрались до дома, Саран увидела фруктовый лед и ей понадобилось, а я сказала усталое (и это только к полудню): «Нет» и она выдала мне: «Плохая мама». Может быть, сказанное и правдиво, я не знаю. Я не знаю, насколько хорошо справляюсь в последнее время, потому что мне кажется я все больше суечусь. Пальцы разболелись совершенно, но я больше не похожа на Золушку, которой надевают хрустальную туфельку, верно? Или приклеивают осторожно пластырь с забавным рисунком из каких-то вишенок. Просто я потеряла не туфельку, а принца. Просто так надо. Так надо… Так надо, что кое-что из того, что помнила раньше насчет работы выветривается из головы за чередой круговых повторов завтраков, уборок, занятий, сборов, магазинов, принятия ванн и чтение сказок. Так надо, что однажды встретившись с каким-то археологом знакомым появилось чувство, будто стала Спящей Красавицей и проспала 1000 лет, потому что столько всего произошло и произошло мимо. С того времени я как-то предпочитаю поменьше пересекаться со «своими». Наверное, чтобы не расстраиваться.

Заметила, что у него развязаны шнурки, и говорю: «Завяжи шнурки!» Он присел, потом встал и удивленно говорит: «У тебя же нет шнурков!» И тогда я поняла, что он ради меня готов на многое.
Нагибаюсь и завязываю шнурки себе с а м а. Не маленькая, не Тео, у которого все зачастую умудряется выпадать из рук, если сын слишком задумается над какой-то своей особенной проблемой. Не маленькая, вспоминается февраль 2014-ого, когда самой приходилось делать достаточно многое. Но проблема в том, что мы не в джунглях, у нас все хорошо вроде бы, мы не расставались, так что за чувство, будто бы я снова должна справляться в одиночку?

Когда я сплю, он старается не шуметь. Проснулась однажды, смотрю, а он строчит какой-то свой отчет и буквы на клавиатуре нажимает медленно-медленно, чтобы не стучать.
Проснулась сегодня, потому что… я сама не знаю почему просыпаюсь посреди ночи так часто. Я грешила на часы, которые громко тикают, помилуй боже, где-то вообще внизу, а электронный будильник и вовсе тикать не будет. Может быть, мне стоит делать как в детстве родители – оставлять себе теплое молоко на тумбочке. Не пить же снотворное, ей богу \я стала слишком часто поминать высшие силы, видимо мне действительно не хватает какого-то божественного провидения или благословения в карму\. Я просыпаюсь от малейшего шороха, но думаю, мне не хватает того времени и того стука клавиш ноутбука, который теперь одиноко притаился где-то за столом. Или твоей спины около этого ноутбука? Или своей фразы: «Ты должен поспать…», сказанную мурчащим тоном. Или раскрывающихся объятий. Или твоей трогательности в желании не разбудить ни за что. Нет-нет, трогательность осталась, да…
Недавно он вернулся, как обычно поздно, впрочем, как обычно уставший до нельзя. Я не слышала как он по лестнице поднимался до нашей спальни. Я только шуршание одеяла слышала тихое. Как бы он не уставал – все равно ложится осторожно настолько, будто боится, что кровать развалится с громким треском. И не ворочается. Правда ложится спиной. А у меня во сне не хватает сил похоже, чтобы развернуться и обнять в ответ. Впрочем, на что я собралась отвечать?... Он ужасно устает. Будет ли этому конец?

«Я во время беременности полюбила настольные игры. В скрабл мы играли, и я все время выигрывала, потому что он якобы не мог составить слов длиннее, чем «сон» и «дом». А однажды, когда я отошла, он выкрал у меня сложную букву, с которой трудно составить слово на поле, и заменил ее на букву «а»».
Почему я взялась вспоминать настольные игры? Саран в ходе рейда на коробки, которые лежали около телевизора в гостиной (я думаю это было похоже на варварский налет как минимум) разворошила все board games, которые у нас были. У нас была отличная игра про аэропорт – «Взлет разрешен», а дочь заинтересовали деревянные самолетики разноцветные, которые в скором времени оказались разбросаны по ковру, а я напоминаю себе, что Тео пусть и отказывается ходить пока что \говорят это все из-за особенностей характера\ зато ползает по комнатам со скоростью реактивного самолета и настолько мастерски (правда до сих пор умудряется иногда ползать задом и застревать где-то под кроватями, а потом устраивать испуганную сцену), что позавидовать можно. А еще Тео тащит в рот все, что может показаться ему привлекательным, поэтому мелкие детали игр меня испугали не на шутку \а я еще подумала почему дочь притихла после долгих криков «мама», а мама как раз была занята тем, что разговаривала по телефону с больницей, куда нужно было с Тео пойти\. Пока собирала все обратно вместе с дочерью неожиданно вспомнила эти вечера после работы \ты все же умудрялся возвращаться в районе восьми в то время\. В квартирке на втором этаже с тремя комнатами, в одной из которых спала еще совершенно крохотная Саран, а у ее родителей наблюдался совершенный ветер в голове, пока на большом картонном поле разыгрывались настоящие баталии из разряда: «кто-кого» \  и ставились шутливые щелбаны. У нас все было в первый раз и мы тогда еще совсем не перестроились в разряд «правильных родителей». А он бессовестно мне поддавался. Вообще-то игра на щелбаны закончилась этак после раунда второго, вспоминаю, потому что потом играли на поцелуи и проигрыш в любом случае воспринимался как выигрыш. А еще мы разговаривали шепотом и этот шепот добавлял какой-то романтики…
В общем, пока собирали, Тео умудрился залезть на стул, а слезть с него уже не смог, Саран умудрилась занозить палец, а потом убегала от меня устроив какие-то гонки на выживание только бы не «иголочкой» и «не хочу комариков». Саран не любит врачей, белые халаты и больницы в общем, так что обо всей этой терминологии знает не понаслышке. Есть в кого. Разрываться между двумя плачущими детьми доля незавидная – хочу стать тем самым индийским многоруким божеством. Воспитывать Тео, что нельзя плакать постоянно, еще бесполезно в таком возрасте, может быть мальчикам просто нужны о т ц ы, а женское внимание совсем другое? Ах да, мне кажется в лепете Тео я все чаще различаю неясное: «мма-ммм». Он любит лопотать его по утрам, заявляя свои права на мои руки и мгновенно начиная играться с волосами \я не ношу больше цепочек на шее – у него мания хвататься за них, одну такую умудрился порвать\. Джун, все хотела сказать – жаль не слышал. Тогда в горах Кымджонсан (мне стоит радоваться, что не в каких-то Гималаях) нашли пару беглых заключенных, я еще когда по новостям услышала знала, что дальше по списку будет «не приеду». В феврале я улыбалась и говорила: «Будь осторожен и возвращайся». А теперь зачем-то спросила: «И надолго это?». Дурацкий вопрос на самом деле. Первое слово Саран было сказано при тебе и как мне кажется тебе лично. Думаю, по отношению к младшему это немного несправедливо. Несправедливо лишать Тео тебя именно потому, что постоянно кто-то сбегает, пропадает \и хорошо еще если это будет в Корее, а не где-то за границей\, что-то рушится, автобусы слетают в кюветы ко всем чертям, как и мое настроение раз за разом, когда я слышу голос извиняющийся, трогательный и родной. Иногда я хочу спросить: «А что других нет?». Твоя исключительность Джун выходит за рамки.  Завидую самой себе. До ужаса.     

Мы друг другу вслух читали, когда кто-то был рутинной работой занят. Например, он чинит мои ботинки — я читаю. Я перебираю рис — он читает. Незабываемые ощущения.
Ловлю себя на мысли, что использую Past Simple. Я же обещала, что прошлое останется в прошлом. Обещания созданы для того, чтобы их нарушать.

Саран подбегает, мгновенно утыкаясь в колени, цепляясь пальцами, за домашние слегка растянутые бриджи и оттягивая и без того болтающуюся \хотя мне кажется иногда, что я толстею…\ футболку, пахнущую детским печеньем, детским шампунем и немного рисовой кашей. В последнее время Ге не видит особого смысла краситься изо дня в день, укладываться и вытаскивать платья из шкафа \теперь разве что для того, чтобы проветрить\. Ее февраль, влюбивший в себя мелодиями мюзикла «Чикаго» и какого-то только им известного вальса в парке, растворился в знойном июне. На мюзиклы не оставалось в р е м е н и. Точнее нет – не идти же туда одной, верно? В последнее время, заглядывая в зеркало, она выдумывает для себя несуществующие морщины, снова повторяет: «Ничего не поделаешь» и идет разогревать суп.
Джун, знаешь, а раньше, когда-то ты приезжал на обеды просто потому, что Саран была той крошкой, около которой ты мог проводить дни и ночи. Обеды без тебя привычны, но иногда это касается и ужина, а здесь я начинаю упрямиться. Иногда это касается и завтраков, а я вместо слов forever хочу написать на окне alone. Впрочем, это же не страшно, так? Ты все равно всегда возвращаешься, это главное, так? Раньше мои обеды по сути были бессмысленны, ведь все, что я могла сообразить это разогреть этот самый суп и то не без потерь – он вытекал из кастрюли, капал на плиту и оказывался пересоленым \никогда не знала меры\. Но ты приезжал. Сейчас я научилась готовить простые супы и они вроде бы даже вкусные и никуда не утекают. Но ты не приезжаешь. Вот и вся разница. 
Ге откладывает ручку \писать от руки – в этом есть какое-то свое очарование\, страница остается недописанной. Ладонь ерошит мягкие прядки слегка отросших волос Саран, которые все равно лучше пока стричь – ей так удобнее и вроде как нравится больше.
— Играаать! – тянет звонкий родной голосок, дочь мотает головой из стороны в сторону, хорошенькое личико освещает заговорщического вида улыбка, она ухватывается за руку и не дает продолжать совершенно, пыхтит в коленки.
— Ты когда проснулась, мм? – легонько погладишь по щеке мягкой, нежной и детской. Твой любимый растрепыш дует губки и смотрит на тебя просительно, тянет руку на себя, мол, пойдем, пойдем играть. И совершенно невозможно отказать, к тому же Тео сейчас все еще на своем тихом часу, а Саран пытается воспользоваться своим положением единственной еще на несколько часов. Машинально поправляешь перекрутившуюся юбочку голубовато-синюю и убираешь со лба непослушные волосы. — Давай мы расчешемся и пойдем играть.
— Давай! – радостная и довольная, топоча босыми ногами \заметка в голове: надеть носки хоть и лето и полы чистые, а все равно не хватало только заболеть разве что\ по полу, несясь в свою комнату и самостоятельно выбирая резинки для волос с божьими коровками, чтобы мама сделала два маленьких хвостика на голове, аккуратно прибрав мешающую ей шевелюру.
Ее комната всегда светлая, с притаившимся в углу большим плюшевым медведем, который в несколько раз превышает ее собственные размеры и с которым она любит обниматься \Саран вообще любит обниматься, а Тео любит не слезать с твоих рук\. Кукольный домик, о котором Ге сама когда-то мечтала безумно. А еще множество плюшевых игрушек собак по всей комнате. Одеяло на кроватке со все теми же единорогами разбросано, раскидано, простынь тоже смята – тихий чай дочери был вовсе не тихим, она снова превратилась во сне в маленький вертолетик \есть в кого с н о в а\.
Ее предпочтения в играх меняются так же быстро, как и мысли, когда она говорит. Вот, вы сидите около кукольного домика, а Саран наливает воображаемый чай по миниатюрным чашкам, устраивая чаепитие между куклой Терезой \после поездки в Америку ей почему-то понравилось это имя\ и куклой Сою \она без зазрения совести зовет ее Соя\. А потом ее ручонки сами тянутся к пластилину из которого лепит совершенно забавных существ и предметы, в которых, впрочем, можно угадать очертания тарелок или кастрюль. Не зря на лепку записывались.
Саран умудряется как-то слишком активно размахивать руками так, что проводит по щеке фломастером зеленым непреднамеренно, а Ге приходится браться за влажные салфетки и ворчать шутливо, Саран смеется, увлекаясь на этот раз рисунками \а я храню некоторые в отдельной папке – будет что потом показать ей взрослой\.
— Мама, хочу собаку! – заявляет между делом, когда ты подсказываешь, что лицо лучше не раскрашивать синим цветом.
Улыбнешься этому заявлению, вспоминая собственные мечты все детство о собаке, с которой будешь путешествовать. Вспоминаешь, как не отставала от Сэнди, валяясь рядом с ним на газоне, собирая на спину всю сочность зелени травы. Вспоминаешь, как бессовестно приставала к джек-рассел терьеру по имени Чес. Собаку завести так и не удалось, но кажется это желание на генетическом уровне передается.
— Тебе какую собаку? Лохматую или…
Саран прерывает поспешно:
— Заплетенную! Как я!
Это совершенно умилительное умозаключение улыбку вызывает, прыснешь в кулак, делая отметку в голове о том, что обязательно нужно запомнить и если не записать, то хотя бы рассказать е м у.
— Ну хорошо, а породистую или дворняжку?
Саран застывает над рисунком, хмурится, раздумывая может быть над самым тяжелым выбором своей жизни, а потом выдает следующее:
— Дворняжку. Она будет нам двор убирать. А папа не будет стричь газончик.
Рассмеешься. Ге в такие моменты, пожалуй, вновь и вновь радуется, что мамой стала. Потому что быть свидетелем таких моментов бесценно.
— Нет, милая, папа все равно будет его стричь. Потому что у папы это отлично получается.
— А папа меня завтра заберет? — заканчивая наконец с рисунками. — Не ты? – уже с каким-то подозрением, вызывая улыбку на лице.
— Конечно, мартышка, а как же иначе? Обещаю – это будет папа. Не я, – погладишь по голове, разглядывая ее творение, над которым с таким довольным видом пыхтела все это время. Саран любит рисовать дом и н а с. Саран принцесса с забавной короной на голове, а Тео почему-то на этих рисунках напоминает пингвиненка, но не важно. Важно то, что на этих рисунках нас четверо. А еще над головой будут летать самолеты \я уверена, что вот эти существа, похожие на сосиски с крыльями именно самолеты, а у Саран они тоже везде\. Поцелуешь дочь в макушку, прежде чем взяться за уборку ее комнаты от учиненного здесь беспорядка. И все снова завертится в круговерть бесконечную.               

Тео боится грозы. А июнь в Пусане всегда влажный, всегда дождливый, всегда с бесконечными вспышками молний на потяжелевшем душном небосклоне. Гром рокочет ворчливо, словно побитый пес. Жара прибивается к земле крупными каплями дождя, а на следующий день снова мучает нестерпимо окружающих. Холодный кофе, который теперь делаешь себе сама в кружке на которой написано по-английски: «Проснись и пой», потому что как-то давно не выбиралась в кофейни \все мои походы из дома это обычно д е л а семейные\, неприятное чувство, когда одежда прилипает  к телу, а волосы приходится убирать на верх, закалывая бесконечными черными шпильками – жарко такое чувство даже от хвоста обычного. Тео во время грозы становится беспокойнее и нервознее обычного флегматично- внимательного состояния и хнычет постоянно, хмурится и кривит пухлые губешки. А еще бесконечно тянется к ее рукам, требуя к себе внимания и опираясь подбородком о плечо, цепляясь за халат так, что отпустить его возможности не представляется без определенных усилий. В ванной комнате громовых раскатов не слышно, поэтому сын успокаивается и даже позволяет себе разулыбаться, когда оказывается в теплой воде, в окружении своих любимых лодочек и резиновых черепашек \у него целая коллекция, этакий выводок\. Сухие грозы тоже по своему опасны, хотя бывает и так, что в вашем районе гремит, а в соседнем – небо ясное.
Тео шалит, бьет ладошками по воде, лепечет себе под нос что-то, а потом заливисто-громко сообщает: «ллё». В этом его звуке умудряешься различить слово «лодка», сама пытаешься смыть шампунь с волос довольного сына.
— Да, красивая лодочка, красивая, — соглашаясь с любым его возгласом, невольно жмурясь, когда вода попадает уже ей в глаза, а Тео хохочет совершенно счастливый, после того как мама стала такой же мокрой, как и он. От пены для ванн, которая тоже у Тео вызывает искренний детский восторг щиплет глаза, а сын превращается в маленького хулигана, которому очевидно понравилось, как Ге от мыла отфыркивается. Телефон лежит на стиральной машинке и за включенной водой и хохотом Тео ей не слышна вибрация абсолютно.
И может быть даже хорошо, что не удалось взять трубку потому что понятия не имею, что бы я делала, если бы взяла. Тео тем временем заворачивается в полотенце махровое, оптимистично-желтого цвета, не желает расставаться с игрушечным черепашонком и выдувает пузыри ртом. А как только слышит отдаленное рокотание, закряхтит и спрячет личико на плече. Совершенно прелестный.
— Давай мы оденемся, высушимся и покушаем. Скоро должна прийти твоя сестренка и наш с тобой папа. Тео хочет увидеть папу?
Ответом последует внимательный взгляд  глазенок-черешен и молчание, а потом его внимание благополучно переключается на игрушку. Показалось или нет, но он снова между делом выдал свое: «мма-мм».
«Скоро» растянулось до бесконечности. И если по началу ты никак не переживала, то потом все это стало чем-то невыносимым.
«Скоро» тянулось, пока она продевала через голову Тео кофточку и пыталась совладать с напавшим на сына капризом, когда он отказывался надевать штанцы.
«Скоро» продолжало тянуться, когда она смогла скормить ему всю тарелку с кашей \все же в еде он не притязателен, главное, чтобы была\ и почувствовать, что сын заклевал носом.
Ге очнулась только благодаря уведомлению из банка о том, что ей с удовольствием оформят кредит. Потому что именно эта рекламная рассылка напомнила ей об оставленном на вибрации мобильном, и о том, что следует проверить входящие. 
Теперь не отвечают тебе. Телефон мигнет экраном еще раз, приветливо прожужжит в руке, прежде чем на экране высветится напоминание: «14-15 июня. 5 лет». И пальцы на мгновение замрут над экраном, взгляд посерьезнеет, а потом станет мягким, растопленным совершенно. Ты и сама закрутилась так, что из головы вылетело, но именно для этого существуют заметки и напоминания.
5 лет с того самого дня, когда ты под маской таинственности наконец-то взял меня на борт самолета и выполнил свое обещание.
5 лет с того самого дня, когда совершенно бесстрашно прыгала с какой-то скалы на Филлипинах, а ты отговаривал до последнего.
5 лет прошло с того самого дня, когда я на всех известных мне языках сказала «да».
5 лет кольцу на серебряной цепочке с латинской надписью «Так было суждено», которое не снимала вплоть до самой свадьбы.
5 лет с того дня, когда я сделала свой выбор, когда протянула тебе руку, когда стала твоей невестой.
Ты ведь помнишь, так? Даже если я забуду – ты должен помнить. Разве не ты дарил мне чайные розы посреди зимы, потому что помнил о моем рабочем юбилее \сейчас лето, но все цветы будто завяли\?
— Почему этот абонент вечно недоступен… — вслух проговоришь, привычно слышишь вместо голоса Джуна голос робота механический. — Я подарю тебе пейджер на твой День Рождения, клянусь.
Тео сонно трет кулачками глазенки, но сонным и мутным, слегка расфокусированным взглядом умудряется следить за ней безотрывно, чтобы удостовериться в том, что мама не уйдет из его комнаты вплоть до того момента, пока волшебные детские сны не унесут его на всех парах в свою страну. И Ге не уходит, пытаясь параллельно дозвониться воспитательнице, номер которого отражается в списках входящих и непринятых звонков. Не берет никто. Тео засыпает, а ты всматриваешься в небо постепенно темнеющее, смотришь из окна второго этажа, выходящее точно туда, где должен парковаться автомобиль.
«Ты же не… забыл о том, что ее нужно забрать?» мелькнет шальная мысль в голове.   Грусть становится более ощутимой, пробираясь в самые укромные уголки моего разума. И каждый раз, когда я пытаюсь убежать от этого чувства, будто бы небо сгущает свои краски, чтобы напомнить мне о моем прошлом. Небо над моей головой чернеет все больше с каждым днем, предвещая плохие времена.
О чем еще… мы забыли? Плечи невольно напрягаются, а взгляд устал метаться с часов к окну и обратно. Минуты тянутся невероятно медленно, брови хмурятся, между ними складки ложатся. Ты ведь сама постоянно говорила ему, чтобы «не хмурился» потому что будут морщины и «станешь старикашкой», а сейчас напряженно хмуришься сама. Спускаешься вниз по лестнице, по которой раньше л е т а л а, как только слышала заветный стук приближающихся шагов, вспоминая, что всегда бежала к нему и только к нему, а сейчас шаги медленные, тяжелые на каждой ступеньке. Думаешь \быть может, стоило думать поменьше\. Прошло два часа с того времени, как они должны были оказаться д о м а, Саран могла бы посмотреть свои вечерние мультики, а ты могла бы… я не знаю, я могла бы хотя бы обнять тебя?
Завтра будет лучше. Завтра особенный день. И я просто обязана буду тебя обнять. Ты ведь не умудришься повернуться спиной и в этот раз? Так?
Почему небо плачет? Возможно, оно устало. Оно несет на себе вес звезд и тепло Солнца. Но, кто поддержит небо, когда оно разбивается на части? Затем, дождь и молнии коснулись поверхности океана, и он прошептал: "я слышу тебя, я люблю тебя, я с тобой". Я хочу быть как небо, которому дождь шепчет эти слова.
С каких пор хлопок дверью воспринимается, как спасение от всех бед? С каких пор выдыхаешь настолько облегченно просто от того, что он вернулся? С каких пор это снова перестало быть самим собой разумеющимся и кто вернет обратно мой август в Америке или февраль, который не забыть?
Ге слышит радостный и бодрый голос дочери колокольчиком по дому разливающийся, прежде чем по лестнице спуститься поспешно до крайности, кажется умудряясь даже спотыкаться, кажется умудряясь споткнуться на пороге кухне так, что ноготь на большом пальце ноги сломала едва от боли не зашипев, впрочем поспешно об этом забывая. Из прохода открывается вид на пакеты шелестящие пакеты, на уставшего Джуна и на суетящуюся около пакетов дочь, которая проносится мимо маленьким метеором прямиком в ванную, видимо отчаянно беспокоясь о том, что в ее отсутствие все йогурты съедят или слишком строгая мама запретит чего недоброго.
«Ну да – мама плохая, папа хороший. Мама надоедает за столько времени, когда мою физиономию видят каждый божий день, а ты… с каких пор ты стал редким явлением?».     
— А подробнее? Скажешь «ничего такого»? — тяжелый вздох вырывается из груди, голос ловит усталые ноты. Джун, ты же еще машину водишь, в таком еле живом состоянии. Такая работа того стоит? Действительно? Руки сильнее сжимаются, крепче вцепляются друг в друга. Да, наверное, мне нужны подробности, но я не могу их с тебя требовать. Захотел бы рассказал, наверное. Захотел бы и рассказал почему задержали на этот раз – может быть мне нужны хотя бы какие-то причины дольше «на работе много дел». Этого м а л о.
Она видит эту его измученность, изнуренность, глохнущий на периферии тональности голос. Еще немного и темные круги под глазами появятся. И разрывает от желания просто отправить спать, обняв предварительно и разрешив облокотиться на собственное плечо и выяснить все обстоятельства. Или просто помолчать, обнимая крепче. «Меня бы кто-то обнял или работа мамы кажется такой простой просто потому что я не управляю самолетами?». Берешь себя в руки. Принципиально. Взгляд мрачнеет, как только слышит последнюю фразу, а его голос с каждым словом все измученнее становится. Такое чувство еще немного и сломается, будто прямо сейчас заглохнет, а он сам заснет прямо на этой кухне. Ге, тебе бы отпустить его спать, укрыть одеялом и шепнуть: «Завтра будет лучше. А еще завтра день нашей помолвки. И я люблю тебя».  И все же… Это был один из тех немногих разов, когда она позволила себе попросить, переложить свои обязанности на него, потому что с е м ь я, потому что катастрофически не успевала с привязчивой болезнью Тео и мелкими заботами этого сделать. Обычная просьба жены мужу. Обычных людей \ловлю на мысли себя, что хочу обычной жизни в который раз\. —  Не думаю, что все хорошо. Не считая того, что я не знала кому звонить и где тебя доставать, то… Два часа, Джун! Я не так часто прошу забирать ее, а если прошу, значит у меня не было возможности. Я понимаю, если бы это было 30 минут или даже час, но два, тем более к вечеру! Саран наверняка испугалась там, что ее забыли!
— Я не боялась, я смелая! – заявляет между делом дочь, которая успела помыть руки, трясет розовыми ладошками перед лицом, а тебе нужно сменить гнев на милость, потому что выяснять отношения перед детьми – дело последнее. Да и выяснять их сейчас не хочется совершенно – он, такое чувство еле на ногах стоит.
— Мама скушает свою шоколадку, раз ты выбирала, мартышка. И Тео понравится, я уверена.
Саран с удовольствием поедает свой любимый вишневый йогурт, иногда отрывается, чтобы улыбнуться во все неполные тридцать два и продолжить чмокать губами, совершенно довольная и забавная в своих вечных попытках защитить своего любимого и драгоценного отца. У вас с ней и правда особенная связь, Джун. Может быть потому что, с самого рождения она твое лицо наблюдала чуть ли не каждый день с завидным постоянством, когда тянула к тебе ручонки? С Тео… не выходит того же. Печалит? В последнее время дети являются центром моей вселенной, поэтому я волнуюсь и переживаю именно за них. Тео умудрился родиться именно тогда, когда на твоей работе все будто сошли с ума. Тео мальчик и ты ему определенно н у ж е н.
— Если знаешь, что меня это будет волновать, то почему делаешь? Вот же… - проворчишь, но в глазах снова мягкость появляется, как только подпускаешь ближе, как только привычно потеряешь в родных глазах, как только ладонь на щеке так осторожно и будто бы виновато. А мне казалось, что в декабре пообещали друг другу не извиняться больше. Впрочем, быть может однажды извинения мне все же понадобятся.
Твои руки пахнут вовсе не маслом, мне так не кажется по крайней мере. Я чувствую запахи лета, ветра и вереска с авиабазы, полынь горчит на языке. Ладонь неожиданно холодная разве что, а ведь у тебя всегда такие теплые руки, Джун.
Взгляд твой собственный становится скорее вопросительным, удивленным слегка. Взгляд собственный темнеет от уже открытого беспокойства, Ге пытается вглядеться и не успевает вполне резонное спросить: «Что-то случилось?», хотя знает наверняка, что не станет рассказывать, что это его работа и его мужские трудности, в которые не вдается. И все же, а что делать, если о них нужно поговорить, потому что в последнее время они чуть ли не трудностями для всей семьи являются? И что если в последнее время и говорить больше… не о чем?
Я могу рассказывать про то, что Тео подавился яблоком или о том, что Саран поссорилась с соседской девочкой из-за мячика с Пикачу резинового. Я же говорю – вся моя жизнь крутится вокруг них. Так что я бы хотела услышать… что-нибудь еще. Но ты слишком устал сейчас. Ты слишком устал в о о б щ е.
Ну да, я не работаю. Я не могу уставать как ты. Ну да, я должна тебя понять.
Озадаченно продолжаешь следить за тем, как рука соскользнет со щеки, а твои собственные пальцы дернутся невольно. «Обними меня крепче. Я ведь тоже скучаю, я ведь ни капли не изменилась».
Не изменилась ли?
— Просто старайся отвечать на мои звонки… и конечно иди в душ. Отдохнешь немного, — пропуская его, отходя в с т о р о н у и давая пройти, напряженно вслушивается, пока дверь ванной комнаты не закроется. 
Саран заканчивает с йогуртом и хочет было взяться за следующий, но Ге опережает, забирая у дочери искушение отказаться от ужина и пряча оставшиеся покупки в холодильник.
— Мне стукнуть твоего папу потому что он опоздал на два часа или за то, что снова тебе поддался… — задумчиво, поглаживая Саран, успевшую отрастить усы от вишневого йогурта на верхней губе. Большим пальцем уберешь это недоразумение с ее губ, а дочь с важным видом посмотрит на тебя.
— Не надо стучать по папе, — вызывая на губах слабую улыбку и продолжая защищать отца в любой ситуации.   
— Ты так любишь папу, да, мартышка?
— Ага, — с самой счастливой улыбкой из всех возможных.
И как прикажешь злиться на тебя, если твоя дочь так тебя любит? Считай, что благодаря Саран прощение заслужил. 

А когда возвращаешься в спальню, проверив сопящих по своим комнатам детей, то обнаруживаешь спящим и его. Действительно слишком устал, действительно устал настолько, что… не поговорить. А раньше мы разговаривали перед сном или засыпали хотя бы в одно время. А я все еще помню, как ты отказывался засыпать без меня, когда я была занята проверкой курсовых. Тебя клонило в сон совершенно также, но ты упрямился до самого последнего конца, пока я не оставила папки с работами на столе и не легла р я д о м. Ты отказывался засыпать без меня, мотая головой и надувая губы забавно, ластился ближе и говорил мне: «Люблю тебя». А раньше ты говорил, что никогда не привыкнешь засыпать без меня и мычал свое: «Нет, не буду» сквозь дремоту, с которой и пытался бороться. А сейчас… сейчас не ждешь. Ты засыпаешь и без  меня, а меня это эгоистично начинает расстраивать. Такое чувство, будто я нахожусь на одном отрезке времени, а ты где-то впереди. Разъехались. 
Ге присядет на край кровати рядом с ним, задумчиво вглядываясь в лицо, замечая, как морщинка пролегла меж бровей и складки на лбу собрались. Ладонью собственной, отдающей детьми, ромашкой, прохладой и вишневым йогуртом теперь, проведешь по лицу, задержишься. Складки на лбу разгладятся.
Ге, послушай.
Закрой глаза и подумай об этом человеке. Расскажи, что ты чувствуешь. Позволь своему разуму скользить по его усталым плечам. Позволь себе задержаться на этой прекрасной улыбке. Сделай глубокий вдох и постарайся отпустить все темные мысли прочь. Хотя бы раз, ослабь эти путы, которые накрепко обвили твое сердце. Я понимаю, тебе страшно. Кто же винит тебя за это? Любовь - это ураган, обернутый в кокон, а ты - девушка, идущая в шторм.
И его стоит пережить.
Все наладится.
Убеждай себя в этом.

\\ – я хочу все бросить,
вырваться и уснуть вместе с тобой. \\

В 5:30 послышится предательская вибрация телефона \явно не твоего\, вырывая тебя из объятий далеко не самого спокойного сна и без того с глухим стоном, срывающимся с губ вместе с холодными остатками сна, с которым ты распрощаешься поспешно. И осознание, что он собирается уходить полностью перекроется другим осознанием. 14 число уже сегодня. Июнь сегодня. С губ едва ли не сорвется тихое: «нет», а глаза зажмуриваются поспешно, чтобы не выдать накатившего неожиданно отчаянья. Первая мысль – уцепиться за рукав, обхватить руками сзади, уткнувшись губами в лопатки и сказать: «Не пущу».
А как же годовщина? Ты помнил даже самые мелочи р а н ь ш е, а теперь что? Хорошо, ты не можешь остаться, это работа, я пытаюсь понять, но хотя бы поздравишь? Ты уходишь? Вот прямо сейчас?
Крикнуть свое «не пущу» захотелось до отчаянности громче, когда чувствуешь поцелуй на виске протяжный, когда слышишь «прости», которое заглушает «любимая» и хочется же сказать, что «если тебе так жаль, то останься».
Ге натягивает одеяло на плечо, стараясь уснуть или же попросту притвориться спящей, не успевая даже толком спросить, что собственно происходит и куда на этот раз, почему опять такая спешка. Не вставая с постели, чтобы проводить, парализованная собственной печалью, не в силах с места двигаться, поглощенная своим «останься». Останься, останься. Хлопнет входная дверь от чего вздрогнешь, передернешь плечами, понимая, что ушел. И как-то подорвешься с кровати прочь, одеяло откидывая и подбегая почти к окну, мимо которого пронесется служебный автомобиль. Ладонь коснется оконного стекла, которое еще не успело нагреть летнее солнце. Утренний туман по дорогам стелется, где-то птицы проснувшиеся начинают петь, а у Ге в сердце все глохнет отчаянно. И будто на зло телефон пиликнет. И ты уже знаешь, что увидишь на экране. Напоминание о том, что тебе сейчас безумно грустно.
На каком-то автомате подойдешь к трюмо, дернешь за верхний ящик и достанешь кольцо на цепочке, лежащее до этого в красной бархатной коробочке. «Так было суждено».
«Хочу остальные много лет быть рядом, всегда, каждую минуту, радостную и не очень. Хочу провести их с тобой, не нарушать то, что устоялось. Быть вместе».
И будто в насмешку звенит тишина в еще не проснувшимся доме в тихом спальном районе. Дом был твоей мечтой. А в квартире было намного меньше места… может поэтому и не терялись так легко, разбегаясь по разным углам? Сожмешь серебряное кольцо в руке, а оно пробороздит по кольцу обручальному.
Когда ты говорил, почему хочешь, чтобы я сказала «да», ты говорил, что всегда хочешь быть со мной вместе. Together, черт возьми. Так почему в таком случае я в пятую годовщину своего «да» сижу с утра пораньше в пустой спальне, рассматриваю свое лицо в зеркало \и мне кажется, что раньше я выглядела лучше\ в совершенном одиночестве и на грани всех возможных слез?
— Тэ, это я, — голос звучит устало, а на другом конце слышит стон и тихое ругательство по поводу «слишком рано разбудила». Ге трет виски себе, морщится и не обращает ни на что внимания. — Куда они уехали?
— Не забудь сказать «Окей, гугл» в следующий раз, — шипит подруга, слышится зевок прямо в трубку. — Я думала ты у нас всегда в курсе.
— Тэ, так куда? – настойчиво, почти что холодно и настолько серьезно, что у Тэ Хи пропадает очевидно желание и иронизоровать и шутить. Слышится шорох, еще один зевок, будто подруга пытается собрать мысли в одну кучу и пытается сосредоточиться.
— В горы вроде. Проверь новости.  От Сантьяго — 60-70 км.
— Чили?... — угадывает мгновенно, припоминая заснеженные верхушки и собственно гору El Plomo с вершиной за пять тысяч километров.
— Джун не сказал?
— Не успел.
— Но с годовщиной то поздравил?
— Поздравил…
В каком-то трансе продолжишь сидеть около зеркала и дальше, даже когда Тэ уже положит трубку, когда все снова погрузится в тишину, когда все, что останется это с какой-то жадностью вдыхать испаряющийся слишком быстро аромат того самого геля для душа, оседающий на поверхности легких какой-то безысходностью. А потом хлопнешь себя несколько раз по щекам, не позволяя раскиснуть себе. Годовщина… в конце концов не свадьбы же. Подумаешь, годовщина. Подумаешь, традиции. Подумаешь, дата. Все возможно пережить. 
Но знаешь, что тяжелее всего?
Это приходить в комнату к Саран и слышать от нее вопрос самый первый, как только она глаза раскрывает: «Где папочка?». И говорить ей, выдавливая улыбку, поглаживая по макушке: «На работе». А она уже становится слишком смышленой и вопросы у нее не заканчиваются одним-единственным обычно. Это Тео еще слишком маленький, чтобы ими вообще задаваться и я этому в душе рада.
— А когда он вернется?
А что я могу ответить, если я сама не знаю? А Саран как никогда настойчива.
— Скоро?
— Он… вернется, милая, — пропуская мимо ушей ее «скоро», потому что точных дат никто не называет. Но наблюдать, как на личике появляется гримаса разочарования на самом деле невыносимо. Но ведь главное, что ты вернешься и этим все сказано. Главное, что ты будешь д о м а. А мы подождем. Мы же сможем подождать?
— Мамочка, тебе печально? – неправильно употребляя слово, ручонками цепляясь за ладонь Ге и не желая отпускать, будто боясь, что мама уйдет «на работу» тоже.
— У мамочки же есть вы. Ей не может быть печально, — улыбнешься ласково в ответ и поцелуешь в розоватую после сна щечку.
Пережить печали детей попросту невозможно, увы. Я еще могу потерпеть. А они… сколько смогут потерпеть они?

Вечер находит душным флером и запахом фруктов в тарелке. Яблоко нарезанное успело потемнеть, как и пятно от сока на твоей домашней футболке, которая не добавляет тебе привлекательности, но в принципе все равно. Все равно настолько, что когда удалось угомонить Тео и прочитать сказку Саран отказываешься идти в душ, а просто падаешь на диван в гостиной, сканируя взглядом потолок. Просматривала альбомы. Да, не стоило этого делать, потому что становится грустнее раза в два. Когда-то могла потерпеть целый месяц, пока он был на повышении квалификации в Германии, но он ведь постоянно звонил. Когда-то ожидание долговременное давалось легче, а с рождением детей будто что-то изменилось.
А на фотографиях со времен еще 2012-2013 вы невероятно до невозможности счастливые. Эти поллароидные снимки, которые ты так любила делать, эти распечатанные фотографии с телефона, где то он чмокает тебя в щеку, то ты его. Где у тебя сарафан желтый \сейчас висит в шкафу, может быть стоило надеть?...\ развивается на ветру, где вы катаетесь на велосипедах, где вы на самом далеком острове и самом счастливом, как говорили. И ты с такой любовью вклеивала эти фотографии в альбомы, а сейчас подушечками пальцев по поверхности проводишь по контуру лица. Ты улыбался не измученно, а счастливо. Мы были в м е с т е и я не раздумывая сказала «да».
Не заметила, как стало окончательно темно.
— Кажется, где-то должна была заваляться пара свечек… Мне нужно пять, — разговариваешь сама с собой, поднимаясь с дивана. — Пять лет все-таки.

Рука с зажигалкой замирает над шоколадным маффином большим, в который умудрилась воткнуть все пять свечей. В столовой совсем темно становится, а огонек от то и дело чиркающей зажигалке отбрасывает блики на лицо тепло-оранжевые. Одна свечка зажжется, вторая, третья. У тебя вид совсем не романтичный и совсем не для годовщины. Обычно идут в ресторан, платья надевают, и делают прически. А на тебе футболка растянутая, растрепанный порядком хвостик и потерянный взгляд совершенно. Губы дрогнут в улыбке печальной. Так было не всегда. И вот от этого… еще невыносимее на самом деле.